Анализ произведения история государства российского первой главы. Значение истории государства российского. Из биографии Н.М. Карамзина
Т руд всей жизни. Над произведением из 12 томов поэт, писатель, создатель первого русского литературного журнала и последний историограф России работал более двадцати лет. Сумел придать историческому произведению «легкий стиль» и создать настоящий исторический бестселлер своего времени. Наталья Летникова изучала историю создания знаменитого многотомника.
От путевых заметок к изучению истории . Автор «Писем русского путешественника», «Бедной Лизы» , «Марфы Посадницы», успешный издатель «Московского журнала» и «Вестника Европы» в начале ХIХ века всерьез увлекся историей. Изучая летописи и редкие манускрипты, решил объединить бесценные знания в один труд. Поставил задачу - создать полное печатное общедоступное изложение русской истории.
Историограф Российской империи . На почетную должность главного историка страны Карамзина назначил император Александр I . Литератор получил ежегодный пенсион в две тысячи рублей и допуск во все библиотеки. Карамзин без колебаний оставил «Вестник», приносивший доход втрое больше, и посвятил жизнь «Истории государства Российского» . Как заметил князь Вяземский - «постригся в историки». Светским салонам Карамзин предпочел архивы, приглашениям на балы - изучение документов.
Исторические знания и литературный стиль . Не просто изложение фактов вперемешку с датами, а высокохудожественная историческая книга для широкого круга читателей. Карамзин работал не только с первоисточниками, но и со слогом. Сам автор называл свой труд «историческая поэма». Выписки, цитаты, пересказы документов ученый спрятал в примечания - по сути, Карамзин создал книгу в книге для тех, кто особенно интересуется историей.
Первый исторический бестселлер . Восемь томов автор отдал в печать лишь спустя тринадцать лет после начала работы. Задействовали три типографии: военную, сенатскую, медицинскую. Львиную долю времени отняла корректура. Вышли три тысячи экземпляров через год - в начале 1818-го. Раскупили исторические тома не хуже нашумевших любовных романов: первое издание разошлось по читателям всего за месяц.
Научные открытия между делом . За работой Николай Михайлович обнаружил по-настоящему уникальные источники. Именно Карамзиным найдена Ипатьевская летопись. В примечания VI тома вошли отрывки из «Хождения за три моря» Афанасия Никитина . «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших, описанных европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века… Оно (путешествие) доказывает, что Россия в XV веке имела своих Тавернье и Шарденей, менее просвещенных, но равно смелых и предприимчивых» , - писал историк.
Пушкин про работу Карамзина . «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка - Колумбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили…» - писал Пушкин . Александр Сергеевич посвятил памяти историографа трагедию «Борис Годунов» , материал для своего произведения черпал в том числе в «Истории» Карамзина.
Оценка на высшем государственном уровне . Александр I не только дал Карамзину широчайшие полномочия по чтению «всех древних рукописей, до российских древностей касающиеся» и денежное содержание. Император лично финансировал первое издание «Истории государства Российского». По высочайшему велению книга была разослана по министерствам и посольствам. В сопроводительном письме говорилось, что государевы мужи и дипломаты обязаны знать свою историю.
Что ни том - то событие . Выхода новой книги ждали. Второе издание восьмитомника вышло уже через год. Каждый последующий том становился событием. Исторические факты обсуждали в обществе. Так IX том, посвященный эпохе Грозного , стал настоящим потрясением. «Ну, Грозный! Ну, Карамзин! Не знаю, чему больше удивляться, тиранству ли Иоанна или дарованию нашего Тацита» , - писал поэт Кондратий Рылеев, отмечая и сами ужасы опричнины, и прекрасный слог историка.
Последний историограф России . Титул появился еще при Петре Великом . Почетного звания был удостоен выходец из Германии - архивист и автор «Истории Сибири» Герхард Миллер, знаменитый также «портфелями Миллера». Занимал высокий пост автор «Истории России с древнейших времен» князь Михаил Щербатов. Претендовали на него отдавший своему историческому труду 30 лет Сергей Соловьев и крупный историк начала ХХ века Владимир Иконников, но, несмотря на ходатайства, звание так и не получили. Так Николай Карамзин и остался последним историографом России.
В России романтическая историография была представлена трудами
Николая Михайловича Карамзина
(1766-1826). Он происходил из старого дворянского рода, получил сначала домашнее образование, затем - в Москве в частном пансионе профессора Шадена. В мае 1789 г. предпринял путешествие по Западной Европе, вернувшись из которого записал свои впечатления и издал «Письма русского путешественника» (1797-1801).
Карамзин начал думать о написании истории России с 1790 г. По первоначальному замыслу, труд его жизни должен был носить литературный и патриотический характер. В 1797 г. он уже серьезно занимался русской историей и первым оповестил ученый мир о находке «Слова о Полку Игореве». В 1803 г. Карамзин обратился к Александру I с просьбой о назначении его историографом с соответствующим жалованьем и правом на получение необходимых исторических источников. Просьба была удовлетворена. С этих пор Карамзин погрузился в напряженную работу писания «Истории государства Российского». К этому времени он уже понял, что первоначальный план труда как литературно-патриотического недостаточен, что ему необходимо дать научное обоснование истории, то есть обратиться к первоисточникам.
По мере работы обнаружилось незаурядное критическое чутье Карамзина. Чтобы сочетать оба творческих плана - литературный и документальный, он построил свою книгу как бы в два яруса: текст был написан в литературном плане, а примечания выделены в отдельную серию томов, параллельную тексту. Таким образом, рядовой читатель мог читать книгу, не заглядывая в примечания, а серьезно интересующийся историей мог удобно пользоваться и примечаниями. «Примечания» Карамзина представляют собой отдельный и чрезвычайно ценный труд, не потерявший своего значения до нашего времени, так как с тех пор некоторые из источников, использованных Карамзиным, были так или иначе утрачены или не найдены. До гибели в московском пожаре 1812 г. собрания Мусина-Пушкина Карамзин получил много ценнейших источников от него (Троицкую летопись Карамзин вернул Мусину по использовании, как оказалось, на погибель).
Основная идея, руководившая Карамзиным, - монархическая: единство России, возглавленной монархом, которого поддерживает дворянство. Вся древняя русская история до Ивана III была, по Карамзину, длительным подготовительным процессом. С Ивана III начинается история единодержавия в России. В порядке своего изложения Карамзин шел по стопам «Истории Российской» князя М. М. Щербатова. Он делит историю России на три периода: древний - от Рюрика , т. е. с образования государства, до Ивана III, средний - до Петра I и новый - послепетровский. Это деление Карамзина - сугубо условное, и идет, как все периодизации XVIII в., от истории русского единодержавия. Факт призвания варягов в «Истории…» превратился, по сути, в идею варяжского происхождения Киевского государства, несмотря на противоречие этой идеи всей националистической направленности творения Карамзина.
Через 12 лет после напряженной работы над «Историей…» Карамзин издал первых семь томов. В 20-е годы «История…» вышла полностью на французском, немецком, итальянском языках. Издание имело ошеломительный успех. Вяземский назвал Карамзина вторым Кутузовым, «спасшим Россию от забвения». «Воскрешением русского народа» - назовет «Историю…» Н. А. Жуковский.
В творении Карамзина слились воедино две главные традиции русской историографии: методы источниковедческой критики от Шлецера до Татищева и рационалистическая философия времен Манкиева, Шафирова, Ломоносова, Щербатова и др.
Николай Михайлович ввел в научный оборот значительное число исторических памятников, в том числе новые летописные списки, например Ипатьевский свод; многочисленные юридические памятники, например «Кормчая книга», церковные уставы, Новгородская Судная грамота, Судебник Ивана III (Татищев и Миллер знали только Судебник 1550 г.), «Стоглав». Привлекались и литературные памятники - «Слово о полку Игореве», «Вопросы Кирика» и др. Вслед за М. М. Щербатовым расширяя использование записок иностранцев, Карамзин привлек много новых текстов, начиная с Плано Карпини, Рубрука, Барбаро, Контарини, Герберштейна и кончая записками иностранцев о Смутном времени. Результатом этой работы и явились обширные примечания.
Реальным отражением новаций в исторических исследованиях остается выделение в общем строе «Истории…» специальных глав, посвященных «состоянию России» за каждый отдельный период. В этих главах читатель выходил за рамки чисто политической истории и знакомился с внутренним строем, экономикой, культурой и бытом. С начала XIX в. выделение таких глав становится обязательным в общих работах по истории России.
«История государства Российского», безусловно, сыграла свою роль в развитии русской историографии. Николай Михайлович не только подвел итог исторической работе XVIII столетия, но и донес ее до читателя. Издание «Русской Правды» Ярослава Мудрого , «Поучения» Владимира Мономаха, наконец, открытие «Слова о полку Игореве» пробудили интерес к прошлому Отечества, стимулировали развитие жанров исторической прозы. Увлеченные национальным колоритом и древностями, российские литераторы пишут исторические повести, «отрывки», публицистические статьи, посвященные русской старине. При этом история выступает в виде поучительных рассказов, преследующих воспитательные цели.
Взгляд на историю сквозь призму живописи, искусства - особенность исторического видения Карамзина, отражавшая его приверженность романтизму. Николай Михайлович считал, что история России, богатая героическими образами, - благодатный материал для художника. Показать ее красочно, живописно - задача историка. Историк требовал отражения в искусстве и литературе национальных особенностей русского характера, подсказывал живописцам темы и образы, которые они могут почерпнуть из древней отечественной литературы. Советы Николая Михайловича охотно использовали не только художники, но и многие писатели, поэты и драматурги. Особенно актуально его призывы прозвучали в период Отечественной войны 1812 г .
Свою историко-политическую программу Карамзин изложил во всей полноте в «Записке о древней и новой России», поданной в 1811 г. Александру I в качестве дворянской программы и направленной против реформ Сперанского. Эта программа в какой-то мере подводила итог его историческим занятиям. Главная идея Н. М. Карамзина - Россия будет процветать под скипетром монарха. В «Записке» ретроспективно он рассматривает все этапы становления самодержавия (в соответствии со своей «Историей») и идет дальше, к эпохам Петра I и Екатерины II . Карамзин оценивает реформаторство Петра I как поворот в русской истории: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некотором случае гражданами России. Виною Петр».
Карамзин осуждает деспотизм Петра I, его жестокость, отрицает разумность переноса столицы. Он критикует все последующие царствия («карлики спорили о наследстве великана»). При Екатерине II говорит о смягчении самодержавия, что она очистила его от принципа тиранства. К Павлу I он относится негативно из-за унижения дворян: «Царь отнял стыд у казны, у награды - прелесть». Говоря о современной ему России, отмечает ее главную проблему - во все времена в России воруют. Александру I «Записка» Карамзина не понравилась, но она стала первым опытом политологического очерка в России.
Карамзин тяжело пережил смерть Александра I. Вторым потрясением для него стало восстание декабристов. Проведя весь день 14 декабря на улице, Николай Михайлович простудился и слег. 22 мая историк скончался. Он умер в разгар работы, написав лишь двенадцать томов «Истории» и доведя изложение до 1610 г.
Критическое направление в отечественной историографии 20-40-х гг. XIX в.
Новый этап в развитии отечественной историографии связан с возникновением критического направления в исторической науке. В ходе полемики вокруг «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина подверглись критике мировоззренческие основы его концепции, понимание задач и предмета исторических исследований, отношение к источнику, трактовке отдельных явлений русской истории. Наиболее ярко новое направление проявило себя в творчестве Г. Эверса, Н.А. Полевого и М.Т. Каченовского.
Эверс Иоганн Филипп Густав (1781-1830) - сын лифляндского фермера, учился в Германии. По окончании Геттингенского университета вернулся в Эстонию и начал заниматься русской историей. В 1808 г. вышла его первая научная работа «Предварительные критические исследования для российской истории», написанная по-немецки, как и все его даль-нейшие труды (в 1825 году издан и русский перевод). Следующая книга - «Русская история» (1816) доведена им до конца XVII в. В 1810 г. он становится профессором Дерптского университета, возглавляет кафедру географии, истории и статистики, читает лекции по русской истории и истории права. В 1818 г. Эверс назначен ректором университета.
В отличие от Карамзина, происхождение русского государства он рассматривает как результат внутренней жизни восточных славян, которые еще в доваряжский период имели самостоятельные политические объединения, верховных властителей (князей), использовавших для укрепления своего господства наемных викингов. Потребность объединения княжеств для решения внутренних и внешних проблем и невозможность осуществить ее в силу раздоров между ними в борьбе за главенство, привели к решению передать управление чужеземцу. Призванные князья, по мнению Эверса, пришли уже в государство, какую бы форму оно не имело.
Этот его вывод разрушал традиционное для русской историографии представление о том, что история России начинается единодержавием Рюрика. Эверс также подверг сомнению господствующее в историографии утверждение о скандинавском происхождении варягов-русов. Исследование этногенеза народов, населявших территорию России, привело его к выводу о черноморском (хазарском) происхожде-нии русов. Впоследствии он отказался от своей гипотезы. Его теория родового быта сыграла большую роль в дальнейшем и была развита К. Д. Кавелиным и С. М. Соловьевым.
Михаил Трофимович Каченовский (1775-1842) происходил из обрусевшей греческой семьи. Окончил Харьковский коллегиум, был на гражданской и военной службе. В 1790 г. прочел сочинения Болтина, подтолкнувшие его к критической разработке источников русской истории. В 1801 г. получил место библиотекаря, а потом начальника личной канцелярии графа А. К. Разумовского. С тех пор карьера Каченовского была обеспечена, тем более что в 1807 г. Разумовский был назначен попечителем Московского университета. Каченовский получил степень магистра философии в 1811 г. и был назначен профессором Московского университета; преподавал русскую историю и пользовался у своих слушателей успехом: дух времени менялся, молодежь приветствовала развенчание прежних авторитетов.
Вдохновителем Каченовского стал немецкий историк Нибур, отвергавший древнейший период римской истории как баснословный. Идя по его стопам, Каченовский объявил баснословным весь киевский период, а летописи, «Русскую правду», «Слово о полку Игореве» назвал подделками. Каченовский предлагает свою методику источниковедческого анализа - по двум уровням критики: внешней (палеографический, филологический, дипломатический анализ письменных источников с целью установления даты и подлинности) и внутренней (представление об эпохе, отбор фактов).
Своей постановкой вопроса о необходимости критического рассмот-рения древних русских памятников Каченовский заставил не только современников, но и последующие поколения истори-ков думать над ними, «терпеть беспокойство, сомневаться, рыться в иностранных и отечественных летописях и архивах». Предложенные им принципы анализа источников в целом были правильными, но заключения относительно древнейших русских памятников и русской истории в IX-XIV вв. были несостоятельны и отвергались как их современниками, так и последующими поколениями историков.
Николай Алексеевич Полевой (1796-1846) вошел в историческую науку как историк, выдвинувший и утвердивший в ней ряд новых понятий и проблем. Он являлся автором 6-томной «Истории русского народа», 4-томной «Истории Петра Великого», «Русской истории для первоначального чтения», «Обозрения русской истории до единодержавия Петра Великого», многочисленных статей и рецензий. Полевой был широко известен и как талантливый публицист, литературный критик, редактор и издатель ряда журналов (в том числе, «Московский телеграф»). Полевой происходил из небогатой, но просвещенной семьи иркутского купца, был человеком одаренным, его энциклопедические знания - результат самообразования.
После смерти отца переселился в Москву, занялся журналистикой, а затем и историей. Основой изучения истории Полевой полагал «философский метод», т. е. «научное познание»: объективное воспроиз-ведение начала, хода и причин исторических явлений. В осмыслении прошлого исходным положением для Полевого было представление о единстве исторического процесса. Законом исторической жизни Полевой считал непрерывное, поступательно-прогрессивное движение человечества, а источником развития - «нескончаемую борьбу» противоположных начал, где окончание одной борьбы есть начало новой. Полевой обратил внимание на три фактора, определяющие жизнь человечества: природно-географический, дух мысли и характер народа, события в странах окружающих.
Качественное разнообразие их определяет своеобразие исторического процесса каждого народа, проявление общих закономерностей, темпов и форм жизни. Он попы-тался на этой основе построить схему всемирной истории и переосмыслить историческое прошлое России. Концепция Полевого открывала возможности для широко сравнитель-но-исторического изучения исторического процесса и осмыс-ления исторического опыта в контексте не только европей-ской, но и восточной истории. Удалось ему далеко не все. Главное, он не смог написать историю русского народа, не пошел дальше общих фраз о «духе народа», ограничившись некоторыми новыми оценками тех или иных событий. В конечном итоге история народа в концепции Полевого остается все той же историей государства, историей самодержавия.
А. Венецианов "Портрет Н.М. Карамзина"
«Искал я к истине пути,
Хотел узнать всему причину…» (Н.М. Карамзин)
«История государства российского» была последним и незаконченным трудом выдающего русского историка Н.М. Карамзина: всего было написано 12 томов исследования, российская история изложена до 1612 г.
Интерес к истории появился у Карамзина ещё в молодости, но до его призвания как историка был длинный путь.
Из биографии Н.М. Карамзина
Николай Михайлович Карамзин родился в 1766 г. в родовом поместье Знаменское Симбирского уезда Казанской губернии в семье отставного капитана, среднепоместного симбирского дворянина. Получил домашнее образование. Учился в Московском университете. Короткое время служил в преображенском гвардейском полку Петербурга, именно к этому времени относятся его первые литературные опыты.
После выхода в отставку некоторое время жил в Симбирске, а затем переехал в Москву.
В 1789 г. Карамзин уезжает в Европу, где в Кенигсберге посещает И. Канта, а в Париже становится свидетелем Великой французской революции. Возвратившись в Россию, он публикует «Письма русского путешественника», которые делают его известным писателем.
Писатель
«Влияние Карамзина на литературу можно сравнить с влиянием Екатерины на общество: он сделал литературу гуманною» (А.И. Герцен)
Творчество Н.М. Карамзина развивалось в русле сентиментализма.
В. Тропинин "Портрет Н.М. Карамзина"
Литературное направление сентиментализм (от фр. sentiment – чувство) было популярно в Европе с 20-х по 80-е годы XVIII в., а в России – с конца XVIII до начала XIX в. Идеологом сентиментализма считается Ж.-Ж. Русо.
В Россию европейский сентиментализм проник в 1780-х–начале 1790-х гг. благодаря переводам «Вертера» Гете, романов С. Ричардсона и Ж.-Ж. Руссо, которые были очень популярны в России:
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли всё.
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
Пушкин говорит здесь о своей героине Татьяне, но сентиментальными романами зачитывались все девушки того времени.
Главная особенность сентиментализма состоит в том, что внимание в них в первую очередь уделяется душевному миру человека, на первом месте стоят чувства, а не разум и великие идеи. Герои произведений сентиментализма обладают врожденной нравственной чистотой, неиспорченностью, они живут на лоне природы, любят её и слиты с ней.
Такой героиней является Лиза из повести Карамзина «Бедная Лиза» (1792). Эта повесть имела огромный успех у читателей, за ней последовали многочисленные подражания, но главное значение сентиментализма и в частности повести Карамзина было в том, что в таких произведениях раскрывался внутренний мир простого человека, который вызывал в других умение сопереживать.
В поэзии Карамзин также был новатором: прежняя поэзия, представленная одами Ломоносова и Державина, говорила на языке разума, а стихи Карамзина заговорили языком сердца.
Н.М. Карамзин – реформатор русского языка
Он обогатил русский язык многими словами: «впечатление», «влюблённость», «влияние», «занимательный», «трогательный». Ввёл в обиход слова «эпоха», «сосредоточить», «сцена», «моральный», «эстетический», «гармония», «будущность», «катастрофа», «благотворительность», «вольнодумство», «достопримечательность», «ответственность», «подозрительность», «промышленность», «утончённость», «первоклассный», «человечный».
Его языковые реформы вызвали бурную полемику: члены общества «Беседа любителей русского слова», во главе которого стояли Г. Р. Державин и А. С. Шишков, придерживались консервативных взглядов, выступали против реформы русского языка. В ответ на их деятельность в 1815 г. образовалось литературное общество «Арзамас» (в него входили Батюшков, Вяземский, Жуковский, Пушкин), которое иронизировало над авторами «Беседы» и пародировало их произведения. Была одержана литературная победа «Арзамаса» над «Беседой», которая упрочила и победу языковых изменений Карамзина.
Карамзиным также была введена в алфавит буква Ё. До этого слова «ёлка», «ёж» писались так: «іолка», «іож».
Карамзин ввёл в русскую письменность также тире, один из знаков препинания.
Историк
В 1802 г. Н.М. Карамзин написал историческую повесть «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода», а в 1803 г. Александр I назначил его на должность историографа, таким образом, всю оставшуюся жизнь Карамзин посвятил написанию «Истории государства российского», фактически закончив с художественной литературой.
Исследуя рукописи XVI в., Карамзин открыл и опубликовал в 1821 г. «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. В связи с этим он писал: «… в то время как Васко да Гамма единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже купечествовал на берегу Малабара» (историческая область в Южной Индии). Кроме этого, Карамзин был инициатором установки памятника К. М. Минину и Д. М. Пожарскому на Красной площади и выступал с инициативой воздвижения памятников выдающимся деятелям отечественной истории.
«История государства российского»
Исторический труд Н.М. Карамзина
Это многотомное сочинение Н. М. Карамзина, описывающее российскую историю с древнейших времён до правления Ивана IV Грозного и Смутного времени. Труд Карамзина не был первым в описании истории России, до него уже были исторические труды В. Н. Татищева и М. М. Щербатова.
Но «История» Карамзина имела, кроме исторических, высокие литературные достоинства, в том числе и благодаря лёгкости письма, она привлекла к русской истории не только специалистов, но и просто образованных людей, что очень способствовало становлению национального самосознания, интереса к прошлому. А.С. Пушкин писал, что «все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом».
Считается, что в этом труде Карамзин всё-таки больше проявил себя не как историк, а как писатель:«История» написана красивым литературным языком (кстати, в ней Карамзин не употреблял букву Ё), но историческая ценность его труда безусловна, т.к. автор пользовался рукописями, которые были впервые опубликованы именно им и многие из которых до настоящего времени не сохранились.
Работая над «Историей» до конца жизни, Карамзин не успел её закончить. Текст рукописи обрывается на главе «Междоцарствие 1611-1612».
Работа Н.М. Карамзина над «Историей государства Российского»
В 1804 г. Карамзин удалился в усадьбу Остафьево, где полностью посвятил себя написанию «Истории».
Усадьба Остафьево
Остафьево – подмосковная усадьба князя П. А. Вяземского. Её построил в 1800-07 гг. отец поэта, князь А. И. Вяземский. Поместье оставалось во владении Вяземских до 1898 г., после чего перешло во владение графов Шереметевых.
В 1804 г. А. И. Вяземский пригласил поселиться в Остафьеве своего зятя, Н.М. Карамзина, который работал здесь над «Историей государства Российского». В апреле 1807 г. после смерти отца владельцем усадьбы стал Петр Андреевич Вяземский, при котором Остафьево стало одним из символов культурной жизни России: здесь много раз бывали Пушкин, Жуковский, Батюшков, Денис Давыдов, Грибоедов, Гоголь, Адам Мицкевич.
Содержание «Истории государства российского» Карамзина
Н. М. Карамзин "История государства российского"
В ходе работы Карамзин нашёл Ипатьевскую летопись, именно отсюда черпал историк многие детали и подробности, но не загромождал ими текст повествования, а вынес их в отдельный том примечаний, которые имеют особое историческое значение.
В своём произведении Карамзин описывает народы, населявшие территорию современной России, истоки славян, их конфликт с варягами, рассказывает о происхождении первых князей Руси, их правлении, подробно описывает все важные события российской истории до 1612 г.
Значение труда Н.М. Карамзина
Уже первые публикации «Истории» потрясли современников. Её читали взахлёб, открывая для себя прошлое своей страны. Многие сюжеты писатели использовали в дальнейшем для художественных произведений. Например, Пушкин взял из «Истории» материал для своей трагедии «Борис Годунов», которую посвятил Карамзину.
Но, как всегда, были и критики. В основном современные Карамзину либералы возражали против этатистской картины мира, выраженной в труде историка, и его веры в действенность самодержавия.
Этатизм – это мировоззрение и идеология, абсолютизирующие роль государства в обществе и пропагандирующая максимальное подчинение интересов личностей и групп интересам государства; политика активного вмешательства государства во все сферы общественной и частной жизни.
Этатизм рассматривает государство как самый высший институт, стоящий над всеми остальными институтами, хотя своей целью он ставит создание реальных возможностей для всестороннего развития личности и государства.
Либералы упрекали Карамзина в том, что он в своём труде следил только за развитием верховной власти, которая постепенно приняла формы современного ему самодержавия, но пренебрёг историей самого русского народа.
Существует даже эпиграмма, приписываемая Пушкину:
В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прелести кнута.
Действительно, к концу жизни Карамзин являлся убеждённым сторонником абсолютной монархии. Он не разделял точки зрения большинства мыслящих людей на крепостное право, не был ярым сторонником его отмены.
Он скончался в 1826 г. в Петербурге и похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.
Памятник Н.М. Карамзину в Остафьево
Среди многообразных аспектов идейной и художественной проблематики «Истории государства Российского» следует отметить и своеобразно раскрытую Карамзиным проблему народного характера. Самый термин «народ» у Карамзина неоднозначен; он мог наполняться различным содержанием.
Так, в статье 1802 г. «О любви к отечеству и народной гордости» Карамзин обосновал свое понимание народа — нации. «Слава была колыбелию народа русского, а победа — вестницею бытия его», — пишет здесь историк, подчеркивая самобытность национального русского характера, воплощением которого являются, по мысли писателя, знаменитые люди и героические события русской истории.
Карамзин не делает здесь социальных разграничений: русский народ предстает в единстве национального духа, а праведные «правители» народа являются носителями лучших черт национального характера. Таковы князь Ярослав, Дмитрий Донской, таков Петр Великий.
Тема народа — нации занимает важное место и в идейно-художественной структуре «Истории государства Российского». Многие положения статьи «О любви к отечеству и народной гордости» (1802) были здесь развернуты на убедительном историческом материале.
Декабрист Н. М. Муравьев уже в древнейших славянских племенах, описанных Карамзиным, почувствовал предтечу русского национального характера — увидел народ, «великий духом, предприимчивый», заключающий в себе «какое-то чудное стремление к величию».
Глубоким патриотическим чувством проникнуто и описание эпохи татаро-монгольского нашествия, тех бедствий, которые испытал русский народ, и того мужества, которое он явил в своем стремлении к свободе.
Народный разум, говорит Карамзин, «в самом величайшем стеснении находит какой-нибудь способ действовать, подобно как река, запертая скалою, ищет тока хотя под землею или сквозь камни сочится мелкими ручейками». Этим смелым поэтическим образом заканчивает Карамзин пятый том «Истории», повествующий о падении татаро-монгольского ига.
Но обратившись к внутренней, политической истории России, Карамзин не мог миновать и иного аспекта в освещении темы народа — социального. Современник и свидетель событий Великой французской революции, Карамзин стремился уяснить причины народных движений, направленных против «законных правителей»,понять характер мятежей, которыми была полна рабская история уже начального периода.
В дворянской историографии XVIII в. широко бытовало представление о русском бунте как проявлении «дикости» непросвещенного народа или же как результате происков «плутов и мошенников». Такое мнение разделял, например, В. Н. Татищев.
Карамзин делает значительный шаг вперед в уяснении социальных причин народных мятежей. Он показывает, что предтечей почти каждого бунта является бедствие, порой и не одно, обрушивающееся на народ: это и неурожай, засуха, болезни, но главное — к этим стихийным бедам добавляется «утеснение сильных». «Наместники и тиуны, — замечает Карамзин, — грабили Россию, как половцы».
И следствие этого — горестный вывод автора из свидетельств летописца: «народ за хищность судей и чиновников ненавидит царя, самого добродушного и милосердного». Говоря о грозной силе народных мятежей в эпоху Смутного времени, Карамзин, следуя летописной терминологии, иногда именует их ниспосланной провидением небесной карой.
Но это не мешает ему со всею определенностью назвать действительные, вполне земные причины народного возмущения — «неистовое тиранство двадцати четырех лет Иоанновых, адскую игру Борисова властолюбия, бедствия свирепого голода...». Сложной, исполненной трагических противоречий рисовал Карамзин историю России. Неотступно вставала со страниц книги мысль о моральной ответственности властителей за судьбы государства.
Вот почему традиционная просветительская идея о монархии как надежной форме политического устройства обширных государств — идея, разделяемая Карамзиным, — получала в его «Истории» новое наполнение. Верный своим просветительским убеждениям, Карамзин хотел, чтобы «История государства Российского» стала великим уроком царствующим самодержцам, научила бы их государственной мудрости.
Но этого не произошло. «Истории» Карамзина было суждено иное: она вошла в русскую культуру XIX в., став прежде всего фактом литературы и общественной мысли. Она открыла современникам огромное богатство национального прошлого, целый художественный мир в живом облике минувших столетий.
Неисчерпаемое многообразие тем, сюжетов, мотивов, характеров не на одно десятилетие определило притягательную силу «Истории государства Российского», в том числе и для декабристов, несмотря на то что они не могли принять монархическую концепцию исторического труда Карамзина и подвергли ее резкой критике.
Наиболее проницательные современники Карамзина, и прежде всего Пушкин, усмотрели в «Истории государства Российского» еще одну, важнейшую его новацию — обращение к национальному прошлому как предыстории современного национального бытия, богатой для него поучительными уроками.
Тем самым многолетний и многотомный труд Карамзина явился значительнейшим для своего времени шагом на пути формирования гражданственностирусской общественно-литературной мысли и утверждения историзма как необходимого метода общественного самопознания.
Это и дало Белинскому все основания сказать, что «История государства Российского» «навсегда останется великим памятником в истории русской литературы вообще и в истории литературы русской истории», и воздать «благодарность великому человеку за то, что он, дав средства сознать недостатки своего времени, двинул вперед последовавшую за ним эпоху».
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
Николай Михайлович Карамзин по годам своей жизни (1766-1826) принадлежит двум столетиям. Вторая половина XVIII и весь XIX в. буквально пронизаны интересом к отечественной истории. В первую очередь этому способствовали деятельность Академии наук, а также активная университетская жизнь. В XIX столетии в Российской империи интенсивно и плодотворно работали созданные ранее университеты: в Вильно (дата основания — 1578), Юрьеве (Дерпте; 1632); Москве (1755); открывались новые: в Казани (1804), Харькове (1805), Варшаве (1816), Санкт-Петербурге (1819), Киеве (1834), Одессе (Новороссийский; 1856), Томске (1878). В каждом из них был представлен историко-филологический факультет. С XVIII в. прошлое не заслоняется настоящим, более того, оно начинает активно ему служить. Исторические сочинения В.Н. Татищева, М.В. Ломоносова, Г.Ф. Миллера, М.М. Щербатова, И.Н. Болтина, просветительская деятельность Н.И. Новикова и его многотомная «Древняя Российская Вифлиофика» (включавшая публикации древних документов), организация нескольких исторических архивов, рукописных отделов и музеев к концу XVIII в. создали фундаментальную источниковую основу. В свою очередь, интеллектуальная среда воспитывала в обществе сознание своей самобытности, глубоких корней и исторических традиций. Просвещенная публика желала знать историю своего Отечества и нуждалась в общении. Как следствие, появляются многочисленные исторические общества, в частности Московское общество истории и древностей российских (1804). Его членами были такие выдающиеся авторитеты исторической науки, как Н.Н. Бантыш-Каменский, К. Ф. Калайдович, Н. М. Карамзин, А. Ф. Малиновский, А. И. Мусин- Пушкин, П.М. Строев, А.Л. Шлецер и др. Общество периодически издавало «Чтения» и «Ученые записки». В 1805 г. открылось Казанское общество любителей отечественной словесности, в 1817 г. — Харьковское общество наук, а в 1839 г. — Одесское общество истории и древностей.
Место Н.М. Карамзина в русской культуре. Становление историка
Между началом и концом XVIII столетия в исторической науке России — колоссальная разница. В первой четверти века мы видим практический утилитарно-националистический взгляд на задачи истории, смешение источника с исследованием, определение начала истории в современной терминологии, произвольную этнографическую классификацию и некритическую передачу разных летописных вариантов в одном сводном изложении. Но через все столетие проходит одна идея, общее стремление к реальному пониманию прошлого, к объяснению его из настоящего, и наоборот. Не слава и не польза, а знание истины становится задачей историка. Вместо изложения источника все большее место занимает основанное на нем исследование. Постепенно уходят патриотические преувеличения и модернизации. Специальное изучение летописей, лингвистических, археологических и этнографических памятников повышает научные требования, Вырабатывается научная классификация и критические приемы изучения источников. И наконец, ученый кругозор значительно расширяется введением в изучение истории нового актового материала. Внимание историков все больше привлекает внутренняя история России.
В то же время ломоносовское — риторическое — направление с литературным взглядом на задачи историка продолжало существовать, вероятно, в связи с глубочайшими фольклорными традициями. Исторические корни оказывали свое воздействие на развитие литературы и поэзии. Может быть, именно поэтому литературный взгляд на историю не только пережил XVIII в., но и был увековечен в сочинениях Карамзина, который соединил в своей «Истории...» крупный литературный талант с самостоятельной переработкой новых исторических источников. «С Карамзиным мы переходим из летописного мира русской историографии, где все мало кому известно и понятно, в другую область, где все знакомо, где живет устная традиция сказов и былин, где литература стоит вровень с использованием источников». Вот почему появилась эта знаменитая фраза А.С. Пушкина: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего Отечества, дотоле им неизвестную... Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом». Друг историка, поэт П.А. Вяземский писал: «Карамзин — наш Кутузов 12-го года — он спас Россию от нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас есть отечество». Об этом же говорил и В. А. Жуковский: «Историю Карамзина можно назвать воскрешением прошедших веков нашего народа. По сию пору они были для нас только мертвыми мумиями. Теперь все они оживают, поднимаются и получают величественный, привлекательный образ».
Однако, что очень примечательно, рядом с восхвалением громко раздавались и критические отзывы. Эти отзывы исходят от специалистов-историков, младших современников Карамзина, представителей новой исторической науки буржуазного направления XIX в., которые шли по линии углубления и расширения критики источников. М. И. Каченовский прямо говорил об отсталости методологических позиций Карамзина, о том, что его «История...» содержит даже не историю государства, а историю государей, в которой «деяния государей» заменили «ход происшествий государственных». Н. А. Полевой писал: «Карамзин есть писатель не нашего времени...». И даже наиболее близкий к Николаю Михайловичу по направлению политического консерватизма М.П. Погодин считал, что «Карамзин велик как художник, живописец, но как критик он только мог воспользоваться тем, что до него было сделано, а как философ он имеет меньшее достоинство, и ни на один философский вопрос не ответят мне его истории».
По мнению П. Н. Милюкова: «Карамзин писал не для ученых, а для большой публики, как критик он только воспользовался тем, что было сделано до него; образцами для Карамзина остались историки XVIII в., с которыми он разделял все их недостатки, не успев сравниться с достоинствами; прочитайте его 12 томов и вы убедитесь как было чуждо Карамзину понятие об истинной истории. Карамзин не начал собою нового периода, а закончил старый, и роль его в истории науки не активная, а пассивная».
Мы видим, что в творении Карамзина — «История государства Российского» - слились воедино две главные традиции русской историографии: методы источниковедческой критики от Шлецера до Татищева и рационалистическая философия времен Манкиева, Шафирова, Ломоносова, Щербатова и др. О личных достоинствах Карамзина-литератора лишний раз не приходится говорить, ибо язык его произведений и сегодня доставляет живейшее наслаждение. В этом отношении он продолжил традицию, начатую Ломоносовым, — художественного изложения истории — и стал непревзойденным ее мастером во всей русской историографии. Можно сказать, что как ученый он точен, как философ — оригинален, а как литератор — неповторим».
Уже в наши дни выдающийся исследователь и знаток русской культуры Ю. М. Лотман мудро заметил: «Критики... напрасно упрекали Карамзина в том, что он не видел в движении событий глубокой идеи. Карамзин был проникнут мыслью, что история имеет смысл. Но смысл этот — замысел Провидения — скрыт от людей и не может быть предметом исторического описания. Историк описывает деяния человеческие, те поступки людей, за которые они несут моральную ответственность».
Время не властно над именем Карамзина. Причина этого необычайного общественно-культурного феномена заключается в огромной силе духовного воздействия на людей его научного и художественного таланта. Его труд — это работа живой души. Ключ же к пониманию личности ученого в природных наклонностях и талантах, в обстоятельствах его жизни, в том, как формировался его характер, в семейных и общественных отношениях.
Николай Михайлович Карамзин родился в Симбирской провинции в деревне Карамзиновке. Волжское название деревни и фамилия будущего историографа имеют явный оттенок восточного происхождения (кара...). Отец, Михаил Егорович — отставной капитан, мать писателя умерла рано, мачехой стала тетка Ивана Ивановича Дмитриева. Таким образом, породнились две будущие знаменитости. Николай сначала учился дома, затем — в Московском пансионе; с 15 лет — в Петербурге в гвардейском Преображенском полку, в 17 лет выходит в отставку поручиком и живет в Москве. В 23 года отправляется в заграничное странствие и возвращается оттуда с «Письмами русского путешественника», пишет сентиментальные повести, поэтические сборники.
Заметим, что меланхолия была свойственна Карамзину с детства и, видимо, перешла к нему от рано умершей, склонной к ней матери. Отсюда, вероятно, и резкие перемены жизненного пути и интересов. В 18 лет он — любитель света и развлечений, но, сблизившись с Н.И. Новиковым, вступает в масонскую ложу (Юнга), включается в просветительскую деятельность, занимается переводами, пишет стихи, редактирует журнал «Детское чтение». В это время ему еще присуща жизнерадостность с долей некоторого лукавства и самолюбия. По его мнению, назначение искусства в том, «чтобы распространять приятные впечатления в области чувствительного». В Москву из-за границы приезжает веселый развязный молодой человек с шиньоном, гребнем и лентами в башмаках. К 30 годам Карамзин — совсем другой человек. В это время он пишет: «В самом грустном расположении, в котором цветы разума не веселят нас, человек может еще с каким-то меланхолическим удовольствием заниматься историей. Там все говорит о том, что было и чего уже нет». Приступая к своему знаменитому труду, он прежде всего ищет утешение своей душе, не зная еще, что входит в бессмертие.
Отношение Карамзина к масонству сложное. Собственно говоря, он никогда не разделял масонских взглядов. Идеология Карамзина была проникнута рационализмом XVIII в. и решительно отвергала мистику масонства. Но в то же время нельзя не заметить, что морализующая и филантропическая тенденции масонства внутренне соответствовали «чувствительности» его натуры, на которую неоднократно указывал он сам впоследствии. Чувствительность натуры и морализующая тенденция у Карамзина могли создать своеобразную связь между его первоначальной близостью к масонскому кружку Новикова и последующим влиянием па него западноевропейского сентиментализма. Но и отношение Карамзина к сентиментализму, в свою очередь, двойственно. Сентиментализм на Западе имел определенную социальную направленность, он отражал начало буржуазного направления в литературе, вводя в литературу на место героизации и идеализации привилегированной общественной верхушки личную жизнь и душевные переживания обыкновенного среднего человека. Карамзин как представитель русского сентиментализма взял и от этого направления только морализирующее чувствительное начало, но извратил его социальную значимость; сентиментальная повесть у него превратилась в идиллическую картину крепостного быта.
Страсть к «сочинительству» особенно проявилась у Карамзина после сближения с московскими литераторами сподвижниками Новикова. В его мироощущении с этого времени преобладают просветительские принципы с их культом независимой и неповторимой человеческой личности. Не случайно он навсегда остался интеллектуалом-одиночкой. Путешествие за границу отразилось в блестящем литературном памятнике эпохи — «Письмах русского путешественника». Первое их полное издание вышло в свет в 1801 г. Последнее письмо содержит такие строки: «Берег! Отечество! Благословляю вас. Я в России... Всех останавливаю, опрашиваю, единственно для того, чтобы говорить по-русски и слышать русских людей... Трудно найти город хуже Кронштадта, но мне он мил. Здешний трактир можно назвать гостиницей нищих, но мне в нем весело». Таков результат его восприятия остального, отличного от России, мира в сопоставлении с российской действительностью.
Во время своего путешествия он посетил страны, где формировалась просветительская философия, литература, эстетика, политэкономия, история. Он чувствовал пульс гуманистической мысли, беседовал с И. Кантом, стоял у дома и видел Гете, входил в келью Лютера, был гостем философа Лафатера и поклонился праху Вольтера. Карамзин посещал библиотеки, музеи, театры, государственные учреждения, слушал лекции в Лейпцигском университете, многие часы провел в Дрезденской галерее. В Национальном собрании революционной Франции слушал Мирабо, бывал в якобинском клубе, во время литургии видел Людовика XVI и Марию-Антуанетту. В Англии в Вестминстерском аббатстве слушал «Мессу» Генделя и изучал работу парламента. Будущий историк сделал вывод: «Всякие гражданские учреждения должны быть соображены с характером народа». Революции не способствуют прогрессу человечества. По существу, в «Письмах русского путешественника» Карамзин уже наметил программу развития России: живительный патриотизм, критическое восприятие отечественной истории и сопоставление ее с историей других стран. По возвращении он полон литературных и издательских планов, готовит к публикации «Письма...», выпускает «Московский журнал», где публикуется «Бедная Лиза», имевшая шумный успех во всех слоях общества.
1793 год стал поворотным в его жизни. Ужас якобинской диктатуры, сомнения в идеалах Просвещения, которые предвосхитили наступление этой революции, пессимизм овладевают молодым литератором. Смерть нежно любимой им супруги Елизаветы Протасьевой окончательно повергла его в меланхолию.
Восшествие в 1801 г. на престол либерала Александра I вызвало энтузиазм просвещенного русского общества, воспрянул духом и Карамзин. В это время он уже признанный российский писатель и мыслитель. Николай Михайлович периодически выступает с публицистическими очерками по проблемам русской истории в созданном им в 1801 г. журнале «Вестник Европы». С ним сотрудничают Г.Р. Державин, И.И. Дмитриев, В. А. Жуковский. В это время он пишет: «Я по уши влез в русскую историю, сплю и вижу Никона с Нестором... »
Создание «Истории государства Российского»
31 октября 1803 г. 37-летний Карамзин Высочайшим указом получает должность историографа с пенсией (3 тыс. рублей), равной профессорскому жалованью. Перед ним открываются все архивохранилища и библиотеки, он удаляется в Остафьево, имение отца своей новой жены Екатерины Андреевны Вяземской. В скромно обставленном кабинете на втором этаже барского дома он начинает свой подвиг ученого-историка: «Пишет тихо, не вдруг и работает прилежно».
В советской историографии Карамзин характеризовался как идеолог «дворянско- аристркратических кругов», крепостник и монархист. Ключ к пониманию личности ученого, как впрочем, и любой другой, — в природной, генетической натуре, в обстоятельствах его жизни, в том, как формировался его характер, в семейных и общественных отношениях. «Благородную дворянскую гордость», любовь к Отечеству историка питали просвещенный отец, круг думающих и образованных друзей дома, трогательная и скромная российская природа. Но кроме этого из детства Карамзин вынес и впечатления об ужасной «пугачевщине», а в годы своего путешествия за границу увидел гибельность насилия, народную стихию, авантюризм вождей Французской революции. «Ужасы французской революции навсегда излечили Европу от мечтаний гражданской вольности и равенства»; «Народ в кипении страстей может быть скорее палачом, нежели судиею».
В своем труде исследователь не только поставил проблему художественного воплощения истории, повременного литературного описания событий, но их «свойство и связь». Его принципы: 1) любовь к Отечеству как части человечества; 2) следование правде истории: «История — не роман и не сад, где все должно быть приятно, — она изображает действительный мир»; 3) современный взгляд на события прошлого: «чтя есть или было, а не что быть могло»; 4) комплексный подход к истории, т.е. создание истории общества в целом: «успех разума, искусства, обычаи, законы, промышленность и т. д.» Движущая сила исторического процесса — это власть, государство. Весь русский исторический процесс является борьбой самодержавия с народоправством, олигархией, аристократам и уделами. Единовластие представляет собой стержень, на который нанизывается вся общественная жизнь России. Разрушение единовластия всегда приводит к гибели, возрождение — к спасению. Самодержавие олицетворяет собой порядок, безопасность и благоденствие. На примерах коварства Юрия Долгорукого, жестокости Ивана III и Ивана Грозного, злодейств Бориса Годунова и Василия Шуйского Карамзин показывает, каким не должен быть монарх. Противоречиво оценивает ученый и Петра I: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России». В то же время не случайно его «История... » называется российской, а не русской. Относительно простого народа историк все же не выступал за «прелести кнута», а видел его полноправным гражданином наряду с дворянами и купцами при одном условии: «народ должен работать». В его истории нет идеи избранности русского народа и национального нигилизма. Он сумел удержаться на объективном уровне подхода ко всем народам России и Европы.
Незадолго до своей смерти, на собрании Академии наук Николай Михайлович сказал: «Мы желали бы из самого гроба действовать на людей, подобно невидимым добрым гениям, и по смерти своей еще иметь друзей на земле». Этой чести Карамзин удостоился в полной мере.
Работа над «Историей государства Российского» шла очень интенсивно и в отношении подбора источников, и в части писания самого текста. Уже к 1811 г. было написано около 8 томов, но события 1812-1813 гг. временно оборвали работу. Лишь в 1816 г. он смог поехать в Петербург, имея уже 9 томов, и приступил к изданию первых 8 томов как законченной цельной части своей «Истории...».
«История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровения и правил; завет предков к потомству... — так начинает Карамзин свою «Историю...». — Правители, законодатели действуют по указаниям истории... Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление... Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей... утешает в государственных бедствиях... она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества. Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума».
Итак, на первом месте поставлена политико-назидательная задача; история для Карамзина служит нравоучению, политическому наставлению, а не научному познанию. Это — утверждение сильной монархической власти и борьба с революционным движением.
Живописность, искусство — таков второй элемент, характеризующий исторические взгляды Карамзина. История России богата героическими яркими образами, она — благодатный материал для художника. Показать ее в красочном, живописном стиле — основная задача историка. Исторический процесс Карамзин понимал через прагматизм Юма, ставившего во главу угла историческую личность как двигатель исторического развития, выводившего это развитие из воззрений отдельного человека и его действий. Все основные элементы в понимании истории взяты Карамзиным из XVIII столетия и отражают предшествующий этап в развитии истории. Но историческая наука прошла уже значительный путь, и, конечно, нельзя было вовсе обойти две основные проблемы исторической на уки, к разрешению которых через наследие прошлого настойчиво пробивалась историческая мысль, — проблему источника и проблему исторического синтеза. Но здесь наступало противоречие между требованием научной документации и литературно-художественным направлением. Карамзин нашел этому противоречию своеобразное разрешение, разделив свою историю на две самостоятельные части. Основной текст — литературное повествование — сопровождался в приложениях самостоятельным текстом документальных примечаний.
Источники «Истории государства Российского»
С именем Карамзина и его «Историей...» связаны публикация, введение в научный оборот значительного числа исторических памятников. Следуя духу времени, ученый использует свои личные связи, сносится с московским и другими архивами, обращается к крупным библиотечным фондам, прежде всего в Синодальную библиотеку, прибегает и к частным хранилищам, например к фондам Мусина-Пушкина, и выписывает, точнее, извлекает оттуда те новые документы, о которых впервые читатель узнавал от Карамзина. Среди этих документов и новые летописные списки, например Ипатьевский свод (по терминологии Карамзина — Киевская и Волынская летописи), впервые использованный Карамзиным; многочисленные юридические памятники — «Кормчая книга» и церковные уставы, Новгородская Судная грамота, Судебник Ивана III| (Татищев и Миллер знали только Судебник 1550 г.) «Стоглав»; используются литературные памятники — на первом месте «Слово о полку Игореве», «Вопросы Кирика» и др. Расширяя вслед за М.М. Щербатовым использование записок иностранцев, Карамзин и в этой области привлек впервые много новых текстов, начиная с Плано Карпини, Рубрука, Барбаро, Контарини, Герберштейна и кончая записками иностранцев о Смутном времени. Результатом этой работы и явились те обширные примечания, которыми Карамзин снабдил свою «Историю...». Они особенно обширны в первых томах, где по объему превышают сам текст «Истории...». 1-й том содержит 172 страницы, а примечания к нему — 125 страниц петита, во 2-м томе на 189 страниц текста приходится 160 страниц примечаний, также петитом, и т.д.
Эти примечания составляют главным образом выдержки из источников, изображающих те события, о которых рассказывает Карамзин в своей «Истории...». Обычно даются параллельные тексты из нескольких источников, главным образом — разные списки летописей. Это огромное количество документального материала сохранило свою свежесть в ряде случаев до конца XIX в., тем более что некоторые списки и памятники, которыми пользовался Карамзин, погибли во время московского пожара 1812 г. или от других стихийных бедствий. К примечаниям Карамзина долго продолжали обращаться историки, уже перестав читать его «Историю...»; ценность этих примечаний совершенно бесспорна.
Надо оговорить, что в самой работе по розыску и обработке документов значительную роль сыграли выдающиеся деятели русской археографии начала XIX в. Им и принадлежит значительная доля указанной заслуги «Истории...» Карамзина. Из переписки Карамзина с К.Ф. Калайдовичем, директором Московского архива Коллегии иностранных дел А.Ф. Малиновским, с П.М. Строевым видно, что новооткрытые памятники, использованные в карамзинской «Истории...», в значительной части — их находки. Они не только высылают ему дела, представляющие ценность и важность для этого периода, но и сами, по его поручению, делают подбор документов, выборку и систематизацию чернового подготовительного материала к заданной теме или вопросу.
Но Карамзин не ограничивается в своих примечаниях одним формальным воспроизведением источника. Примечания Карамзина свидетельствуют о том, что его длительная и углубленная работа над документальным материалом, его обширные исторические познания поставили его в известной мере в уровень с требованиями критического метода, принесенного Шлецером в русскую историческую науку. Историк летописания М. Д. Приселков отметил тонкое критическое чутье Карамзина в отборе использованных им текстов Ипатьевской, Лаврентьевской и Троицкой летописей. Его примечания о составе «Русской Правды», о церковных уставах Владимира и Всеволода, частое сопоставление разных исторических источников для разрешения отдельных научных контроверз сообщают примечаниям Карамзина не только археографическое, но и историческое значение. Не случайно к мнению Карамзина прислушивались в спорных вопросах специалисты-археографы. И все же в общей системе исторических взглядов Карамзина, в общем построении его «Истории...» весь этот источниковедческий, критический аппарат сохраняет чисто формальный, отсылочный характер.
Исследователь в примечаниях дает выписки из источников, изображающих те события, которые он описывает в своей истории. Но при этом тот самый критический материал, который содержится в примечаниях, остается неотраженным в самой «Истории...», оказывается как бы за рамками повествования. В плане последнего Карамзину важны не критика источников и раскрытие внутреннего содержания явлений. Он берет из источника только факт, явление само по себе. Этот разрыв между примечаниями и текстом переходит иногда и в прямое противоречие, так как эти две части работы Карамзина подчинены двум разным принципам, или требованиям. Так, в самом начале своей «Истории...», обойдя этногенетические вопросы в кратком очерке, как это сделал уже М. М. Щербатов, он подошел к объяснению имени славян: «...под сим именем, достойным людей воинственных и храбрых, ибо его можно производить от славы» — таково положение Карамзина. А в примечании 42-м к этому тексту дается научная контроверза и фактическое опровержение этого толкования. Но, опровергнутое критикой, оно утверждается повествованием, как согласное с художественным образом создаваемым писателем. Так же дан и вопрос о призвании варягов. Если в примечании намечена критика легенды о Гостомысле, то художественные задачи повествования вводят его в текст, как «достойного бессмертия и славы в нашей истории». Критика текста вообще не переходит у Карамзина в критику легенды; легенда, напротив, — самый благодатный материал для художественного украшения 1 рассказа и для психологических рассуждений.
Трактовка исторического факта
Исторический факт — это элемент прагматического повествования. И если примечания имеют целью в известной мере научное установление факта, то историческое повествование занято только его психологическим объяснением. В духе прагматизма XVIII в. Карамзин заменяет размышление над внутренней природой явлений, к которому подошел уже И.Н. Болтин, «плодовитостью в изъяснении причин». Событие служит ему лишь отправной точкой, внешним поводом, идя от которого он развивает свои психологические характеристики и морализирующие и сентиментальные рассуждения; люди и события — тема для литературного поучения.
Так, изложив в современной литературно-риторической передаче летописный рассказ об убийстве Аскольда и Дира Олегом, автор снабжает его в тексте своим политико-морализирующим комментарием: «Простота, свойственная нравам IX века, дозволяет верить, что мнимые купцы могли призвать к себе таким образом владетелей Киевских, но самое общее варварство сих времен не извиняет убийства жестокого и коварного».
Психологизм для Карамзина не только средство объяснения фактов, но и самостоятельная литературная тема, характер литературного стиля. Исторический факт превращается в психологический сюжет для литературного творчества, уже нисколько не связанного документальным обоснованием. Для примера можно привести рассказ о смерти Всеволода: «Всеволод, огорчаемый бедствиями народными и властолюбием своих племянников, которые, желая господствовать, не давали ему покоя и беспрестанно требовали уделов, с завистию вспоминал то счастливое время, когда он жил в Переяславле, довольный жребием удельного князя и спокойный сердцем». Описание превращается в сентиментальную повесть, в мечты о личном счастье и скромной доле. Психологическая характеристика становится чисто механическим литературным приемом, так что иногда сама вступает в противоречие с основной психологической темой. Так, Святополк Изяславич, подготовляющий предательское ослепление Василька, называется «ласковым» Святополком. В то же время психологизм исторической науки XVIII в., как указано, связан с рационализмом, с ее основной концепцией, которая делает историческую личность ведущей действующей силой истории. При этом в самой деятельности исторической личности Карамзин видит осуществление своего политического идеала.
Психологическое повествование определяет основную связь между событиями, политическая схема определяет общее содержание исторического процесса. Как у Татищева или потом у Щербатова, его содержание дано не развитием самих исторических событий, а внешним раскрытием политической идеи самого автора.
Общая концепция русской истории
Политическая концепция самого Карамзина в своем законченном виде формулируется им уже как политический итог двадцати лет бурных событий европейской истории, отмеченных на Западе Французской революцией и наполеоновскими войнами, а в России — демократической проповедью А. Н. Радищева, павловским режимом, наконец, политикой Тильзита и реформами М.М. Сперанского. Это было двадцать лет борьбы между старым, феодальным, и новым, буржуазным, порядком. Отражая идеалы старой, дворянской, России, Карамзин защищает традицию XVIII в., идущую от В.Н. Татищева и М.М. Щербатова.
Свою историко-политическую программу Карамзин изложил во всей полноте в «Записке о древней и новой России», поданной в 1811 г. Александру I в качестве дворянской программы и направленной против реформ Сперанского. Эта программа вместе с тем подводила в какой-то мере итог и его историческим занятиям, в которых ученый дошел уже до конца XV в.
Российское единодержавие — таков первый элемент историко-политической концепции Карамзина. «Самодержавие основало и воскресило Россию». «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием». Это — татищевская схема «совершенного единовластительства» от Рюрика до Мстислава, которое сменяет «аристократия или паче расчлененное тело», и, наконец, восстановление «совершенной монархии» при Иване III. Эту идею Карамзин развил и в своей «Истории...», подводя итог истории Древней Руси перед княжением Ивана III. «Было время, когда она (Россия. — Н.Р), рожденная, возвеличенная единовластием, не уступала в силе и в гражданском образовании первейшим европейским державам». Но за этим последовало «разделение нашего отечества и междоусобные войны». «Нашествие Батыево ниспровергло Россию». Наконец, Иван III восстановил единовластие: «Отселе история наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки княжеские, но деяния царства, приобретающего независимость и величие».
Но на протяжении столетия эта монархическая система осложнилась новым элементом. За это время согласие между монархией и дворянством временами нарушалось. Пошатнулись и социальные позиции дворянства, напряженно отстаивавшего свои привилегии. Историческое обоснование монархии дополняется историческим обоснованием дворянских прав и привилегий, притом именно родовой знати, аристократии. Это превращение татищевской схемы начато уже Щербатовым. В этом переработанном виде принял и развил ее Карамзин в условиях обострения кризиса, обозначившегося Французской революцией на Западе, реформами Сперанского и назреванием движения декабристов в России. «Самодержавствие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья;
из сего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел право унижать дворянство, столь же древнее, как и Россия». И Карамзин ссылается на положение Монтескье: «Без монарха — нет дворянства, без дворянства — нет монарха». «Дворянство и духовенство, Сенат и Синод, как хранилище законов, над всеми — государь, единственный законодатель, единовластный источник властей. Вот основание; Российской монархии» — таков итог политической программы Карамзина. Рядом с политическим правом дворянства как участника власти монарха стоит неотъемлемость его земельных прав (земля «есть собственность дворянская») и его крепостнические права. Монархия Щербатова и Карамзина — это дворянская монархия. Дворянство и крепостничество — опора самодержавия: «безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу».
Отсюда исторический национализм, идеал консервативной традиции, противопоставляемый и Щербатовым, и Карамзиным буржуазной революционности Западной Европы; это было противопоставлением российского самодержавия «ужасной французской революции», которая «погребена», и современной конституционной монархии, представляющей, по Карамзину, «право без власти», тем самым обращенное в «ничто». «Все народное ничто перед человеческим», — писал Карамзин в 1790 г. Теперь он боится уже этого европейского влияния. Петр I, насаждая просвещение, «захотел сделать Россию — Голландиею». Эта схема в целом являлась утверждением консерватизма, отрицанием всякой реформы, всего нового, т. е. самого принципа исторического развития, теории прогресса, утверждаемой передовой, исторической мыслью уже с конца XVIII в.
Эта осложненная дворянской идеей монархическая концепция приводит к пересмотру ряда конкретных моментов новейшей истории России и их оценки. Переоценке прежде всего подвергся Петр I. Петр I исказил ход русской истории, изменил национальному началу, подорвал моральное влияние русского духовенства. Идеолог дворянства начала XIX в. полностью сошелся со своим предшественником Щербатовым, начавшим с Петра I историю «повреждения нравов в России». Одинаково для обоих это противоречие старого и нового воплотилось в противопоставлении Москвы, представляющей национальную традицию, и Петербурга, носителя насильственной европеизации. Это гениальное дело Петра для Карамзина лишь «блестящая ошибка», обреченная на неудачу — «человек не одолеет натуры». И здесь Карамзин непосредственно примыкает к «Путешествию в землю Офирскую» Щербатова.
Вслед за дворянским публицистом Екатерининского царствования Карамзин подвергает критике и Екатерину II, хотя и более сдержанно, имея за собой определенную историческую перспективу. Но основная тема та же: фаворитизм, нарушивший право дворянства на соучастие во власти. «Нравы более развратились», — полагает Карамзин, как и Щербатов. Поэтому он говорит, что в государственных учреждениях Екатерины мы видим «более блеска, нежели основательности», а хваля ее достоинства, «невольно вспоминаем ее слабости и краснеем за человечество».
Наконец, перенося этот дворянско-монархический принцип на события более отдаленного прошлого, Карамзин в свете конфликта царя с дворянством рассматривает царствование Ивана Грозного, повторяя Щербатова в своей отрицательной оценке его деятельности.
Периодизация истории России
Развивая в общей историко-политической концепции дворянскую концепцию М. М. Щербатова, Карамзин следует за ним в основном и в конкретном развитии общей исторической схемы своей «Истории государства Российского». В своем «Введении» к «Истории...» Карамзин начал с критики шлецеровской периодизации, предложив взамен свою, более обобщенную. Он предлагает разделить историю России на три периода: древний — от Рюрика до Ивана III, средний — до Петра I и новый — послепетровский. Это деление как будто звучит более современно, как перенесение на нашу историю периодизации всеобщей истории. Но эта связь со всемирной историей только кажущаяся. Достаточно вспомнить, что древний период — это период от Рюрика до Ивана III, т.е. так называемый удельный период, чтобы понять, что с древним периодом всеобщей истории он ничего общего не имеет. Это деление Карамзина — сугубо условное, и идет оно, как все периодизации XVIII в., от истории русского единодержавия. Периодизация Карамзина начинается с Рюрика, т. е. с образования государства, как предлагал и Шлецер. В истории государства — это, по Карамзину, удельный период, так как разделение на уделы началось уже с Рюрика, когда русская земля разделилась между тремя братьями — Рюриком, Синеусом и Трувором; так же раздавались земли и города боярам и князьям «под Ольгом сущим». С Ивана III для Карамзина, как и для других историков XVIII в., начинается история единодержавия в России. Наконец, с Петра начинается новейший период — история «преображенной России».
Новым и несколько неожиданным в этой периодизации является определение первого периода, в котором слиты два периода первоначальной схемы, вернее, выпал ее первый период, обозначавшийся как начальный период единодержавия в Киевской Руси. Это была одна из проблем, вызвавших оживленную полемику уже в исторической литературе XVIII в. Щербатов, Шлецер, за ними, уже в XIX в., Эверс давали картину последовательного развития Древней Руси, история которой начинается варварским периодом и лишь в XV в. осуществляет их политический идеал в Московском государстве Ивана III. К этой схеме примкнула и указанная характеристика Карамзина. Но, примкнув к ней, ученый далеко не остался последовательным в ее проведении. Да, говорит он, мы застаем нашу страну в состоянии младенчества «и не должны его стыдиться», но «отечество наше, слабое, разделенное на малые области... обязано величием своим счастливому введению монархической власти». «Основанная, возвеличенная единовластием», «Русь Владимира и Ярослава «шагнула», так сказать, в один век от колыбели своей до величия». Таким образом, Карамзин преодолел основную принципиальную трудность, порожденную совмещением двух исторических концепций. Как и у Щербатова, главы отвечают великим княжениям; взятое из «Степенной книги», это деление перешло целиком к Карамзину и впоследствии сохранило значительную устойчивость в исторической литературе.
Показательнее в своем совпадении с Щербатовым деление по томам. В 1-м томе Карамзин, после краткой характеристики источников и беглого очерка древнейшего периода (как и у Щербатова), историю начал с образования государства, т.е. с Рюрика, и закончил расцветом Киевской Руси при Владимире Святославиче — крещением Руси, т.е. тем же княжением Владимира, которое составляло грань I и II томов «Истории...» Щербатова.
Разгромом Киева в 1169 г. и перенесением столицы во Владимир закончил Карамзин свой 2-й том, этой же датой закончил Щербатов 5-ю книгу II тома. Новой столицей обозначается и новый период русской истории. Только промежуточная дата удельного раздробления после Ярослава, хотя и отмеченная в тексте 4-й главы II тома, так и осталась затерянной в общем рассказе и не введенной в основное деление материала.
Как и Щербатов, даже больше, чем он, подчеркнул Карамзин роль татар в истории России; это сказалось на дальнейшей периодизации у обоих. Завоевание Батыя — третья определяющая дата русской истории: 1238 г. кончается 3-й том «Истории...» Карамзина и II том у Щербатова. 1362 г. кончается 4-й том и великим княжением Дмитрия Донского начинается 5-й том «Истории...» Карамзина; княжением Дмитрия Донского начинается и IV том Щербатова.
Схемы отчасти разошлись на Иване III. Щербатов передвинул грань к Ивану IV; Ивана IV выделяла «Степенная книга», с ним русский князь получил титул царя и утвердил свое международное значение. Карамзин вернулся здесь к схеме Татищева и Ломоносова и, связав восстановление единодержавия со свержением татарского ига, отнес его к Ивану III. Торжественным хвалебным словом Ивану III начинается 6-й том «Истории...» Карамзина. Близкий по времени к «Записке», он уже противопоставляет Ивана III Петру I, восхваляя национальный характер политики первого.
Впрочем, дальше, на Иване IV, схемы Карамзина и Щербатова опять сошлись: их объединила дворянская симпатия к боярской оппозиции самовластию Ивана Грозного. Основное положение Щербатова — правление Ивана IV было благодетельным, пока он слушался боярского совета; его ненормальная жестокость и беспочвенная подозрительность привели к устранению добрых советников и к гибельным для России последствиям опричнины. Это положение полностью принято Карамзиным: как и у Щербатова, история царствования Ивана IV разделена у Карамзина на две половины 1558 г., две части V тома Щербатова превратились у Карамзина даже в два самостоятельных тома (8 и 9); у обоих царствование Федора и конец династии определяют рамки следующего тома. Последние два тома должны были составить историю Смуты.
Новым является при этом то, что Карамзин не довольствуется простым воспроизведением схемы, заимствованной у Татищева, а ищет объяснения устанавливаемой смены политических форм, пытается установить те исторические силы, те конкретные условия, которые определяли эти изменения. Но при этом самый характер принятой схемы закрывает путь к решению поставленной задачи. Внутренняя связь берется из самой схемы, характеристика исторического процесса превращается в его объяснение, история народа с предельной последовательностью превращается в историю государства. «Мы хотим обозреть весь путь государства российского от начала до нынешней степени оного» — такова тема русской истории по Карамзину. Отсюда смена политических форм превращалась в разрыв внутренней связи между историческими явлениями, а самый разрыв заполнялся внешними явлениями и фактами, которые превращались в объяснение явлений.
Так, факт призвания варягов превратился, по сути дела, в идею варяжского происхождения Киевского государства, несмотря на противоречие этой идеи всему националистическому направлению «Истории...» Карамзина.
Таким же образом татарское завоевание превратилось в источник возрождения русского единодержавия, в спасительную силу русской истории. «Нашествие Батыево ниспровергло Россию... Дальнейшее наблюдение открывает и в самом зле причину блага, и в самом разрушении пользу целости». Внутреннее развитие страны вело ее к политической гибели: «Могло пройти еще сто лет и более в княжеских междоусобиях: чем заключались бы оные? Вероятно, погибелию нашего отечества... Москва же обязана своим величием ханам».
Как в вопросах источниковедения, так и в трактовке исторических явлений ученый не мог, однако, полностью уйти от новых явлений в исторической науке наступившего века, сказывающихся в последовательном обращении от внешней схемы к попыткам раскрытия реальной внутренней связи исторических событий.
Отражение идей XIX в. в исторической схеме Карамзина
Отражение нового понимания истории исследователи пытались увидеть иногда в высказываниях Карамзина о феодализме, в его сопоставлении феодального и поместного строя. Но и в этих случайных упоминаниях не было даже того содержания, которое вложил в это сопоставление еще Болтин. Карамзин и здесь пошел не за Болтиным, предварявшим уже в известной мере научную мысль XIX в., а за Щербатовым. И если можно говорить в какой- то мере о сопоставлении исторического развития России и Западной Европы, то оно превращалось скорее в противопоставление, притом такое же внешнее, как и вся историческая схема Карамзина.
Реальным отражением нового направления в общем строе карамзинской истории остается выделение специальных глав, посвященных «состоянию России» за каждый отдельный период ее истории. В этих главах читатель выходил за рамки чисто политической истории и знакомился с внутренним строем, экономикой, культурой и бытом. С начала XIX в. выделение таких глав становится обязательным в общих работах по истории России.
Карамзинская «История...», безусловно, сыграла свою роль в развитии русской историографии. Николай Михайлович не только подвел итог исторической работе XVIII столетия, но и донес ее до читателя.
Издание «Русской Правды» Ярослава Мудрого, «Поучения» Владимира Мономаха, наконец, открытие «Слова о полку Игореве» пробудили интерес к прошлому Отечества, стимулировали развитие жанров исторической прозы. Увлеченные национальным колоритом и древностями, российские литераторы пишут исторические повести, «отрывки», публицистические статьи, посвященные русской старине. При этом история выступает в виде поучительных рассказов, преследующих воспитательные цели.
Взгляд на историю сквозь призму живописи, искусства — особенность исторического видения Карамзина. Он считал, что история России, богатая героическими образами, — благодатный материал для художника. Показать ее красочно, живописно — задача историка. В «Письмах русского путешественника» Карамзин пишет: «Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей российской истории, т.е. писанной с философским умом, с критикой, с благородным красноречием. Говорят, что наша история менее других замечательна: не думаю; нужен только ум, вкус, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить, и читатель удивится, как из Нестора, Никона и других могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев».
Современники Николая Михайловича сразу же обратили внимание на то, что в его «Истории...» наука идет рука об руку с искусством. Не случайно среди его почитателей было много художников. Примечательно, что на «Портрете А.И. Иванова» кисти Бугаевского- Благодарного рядом с фигурой художника, мастера исторической композиции, мы видим книгу Карамзина.
Что же значит в понимании Карамзина «выбрать, одушевить, раскрасить»? В 1802 г. в журнале «Вестник Европы» он опубликовал статью «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств». Это был своего рода манифест о необходимости органического слияния исторической правдивости с образностью. Продолжая и развивая традицию, выраженную в патриотической работе М. В. Ломоносова «Идеи для живописных картин по русской истории», Карамзин отстаивал идею внесословной ценности человека применительно к русской истории, взятой как материал искусства. Историк требовал отражения в искусстве и литературе национальных особенностей русского характера, подсказывал живописцам темы и образы, которые они могут почерпнуть из древней отечественной литературы. Советы Николая Михайловича охотно использовали не только художники, но и многие писатели, поэты и драматурги. Особенно актуально его призывы прозвучали в период Отечественной войны 1812 г.
Поводом для статьи Карамзина явилось решение президента Академии художеств графа А.С. Строганова о том, чтобы слушатели Академии избирали темами своих работ сюжеты из отечественной истории для увековечения памяти и славы великих людей, «заслуживших благодарность Отечества». Следствием выступлений Строганова и Карамзина явилось то, что в 1803 г. начались работы над созданием известного памятника «Гражданину Минину и князю Пожарскому». Модель его была завершена скульптором И.П. Мартосом в 1815 г., а торжественное открытие состоялось в 1818 г. в Москве на Красной площади.
В своей статье Карамзин не только призывает, но и полемизирует. Он спорит с теми, кто не видит нужды в эстетическом освещении русской истории, а в деле воспитания патриотизма и национального самосознания полагается только на силу голого исторического факта. «А те холодные люди, — писал он, — которые не верят сильному влиянию изящного на образование душ и смеются (как они говорят) над романтическим патриотизмом, достойны ли ответа?» Создайте национально-патриотическую тему в искусстве, утверждал ученый, и тогда не только русский, но и «чужестранец захотел бы читать наши летописи...».
По мнению Карамзина, искусство только выявляет и заостряет эстетические возможности истории, но не создает их. «В наше время историкам уже не позволено быть романтиками и выдумывать древнее происхождение для городов, чтобы вызвать их славу». Это многозначительное заявление, сделанное Карамзиным в 1802 г., прямо перекликается с авторской установкой «история не роман, и мир не сад...», сформулированной в «Истории государства Российского».
«Таланту русскому всего ближе и любезнее прославлять русское, — заявляет Карамзин. — Должно приучить россиян к уважению собственного, должно показать, что оно может быть предметом вдохновения артиста и сильных действий искусства на сердце. Не только историк и поэт, но и живописец, и ваятель бывают органами патриотизма».
В отличие от Ломоносова, Карамзин интересуется не столько героическими эпизодами Древней Руси, показывающими личное мужество отдельных исторических деятелей, сколько сюжетами, которые дают возможность раскрыть психологические состояния персонажей, такими, например, как свадебный сговор Ольги с Игорем; прощание Ярослава Мудрого с дочерью Анной, просватанной за французского короля, и т.п. По мнению историка, художник должен вдохновляться «чувственностью, ибо тень меланхолии» не может испортить «действия картины».
Влияние «Истории государства Российского»
Выход в свет весной 1818 г. первых восьми томов карамзинской «Истории...» совершил переворот в сознании россиян. Уже во второй половине XIX в. воспитанники всех учебных заведений были знакомы с этим трудом. Даже тогда, когда появились новые имена историков — С.М. Соловьева, Н.И. Костомарова, И.Е. Забелина, В.О. Ключевского, — труд Николая Михайловича оставался обязательным чтением в гимназиях и университетах. На Карамзине выросли и с благодарностью вспоминают о нем в своих произведениях писатели Л.Н. Толстой, И. А. Гончаров, С. И. Аксаков, А. А. Григорьев, Ф. М. Достоевский; публицисты-демократы Н. А. Добролюбов и Н. Г. Чернышевский; великий сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин; мемуарист-географ П.П. Семенов-Тяншанский; историки К.Н. Бестужев- Рюмин и С.М. Соловьев. Известный мыслитель Н.Н. Страхов, близкий к Достоевскому и Толстому, писал: «Я воспитан на Карамзине... Мой ум и вкус развивались на его сочинениях. Ему обязан пробуждением своей Души, первым и высоким умственным наслаждением». В свою очередь Ф.М. Достоевский, отвечая на вопрос о детском чтении, советовал «не обойти Карамзина», полагая, что «исторические сочинения имеют огромное воспитательное значение, верите и давайте лишь то, что производит прекрасные впечатления и родит высокие мысли».
Практически все издания прошлого столетия, рассчитанные на юношеское восприятие, включали отрывки или пересказы «Истории...» Карамзина. В популярных хрестоматиях сочинения Карамзина определялись как веха в истории российской словесности: «От Петра I до Карамзина», «От Карамзина до Пушкина». Отрывки из «Истории государства Российского» помещены в книге знаменитого педагога К. Д. Ушинского «Детский мир и Хрестоматия» (для чтения на уроках родного языка в младших классах). К 1916 г. эта книга выдержала 41 издание. Известный педагог и литературовед А.Д. Галахов подготовил хрестоматию с фрагментами из «Истории...», которая к 1918г. переиздавалась 40 раз. В своих статьях он рассматривал такие проблемы, как «Карамзин и нравственность», «Карамзин как оптимист». В известной Поливановской гимназии в Москве на Пречистинке, где училось немало будущих знаменитостей (В.Я. Брюсов, Б.Н. Бугаев (Андрей Белый) и др.), как правило, писали исторические сочинения «из Карамзина». Историк Москвы П.В. Сытин в 15 лет прочитал все 12 томов «Истории государства Российского» и сделал из них обширные выписки.
В послеоктябрьский период общественно-политические воззрения Карамзина (как, впрочем, практически всех дореволюционных историков — С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, М.П. Погодина, Н.И. Костомарова, И.Е. Забелина, П.Н. Милюкова, С.Ф. Платонова и многих других) были признаны консервативными, националистическими и монархическими, и его труды надолго исчезли из педагогической литературы.
Нельзя не упомянуть и о влиянии труда Карамзина на историческое краеведение. Этот, по определению Д.С. Лихачева, «самый массовый вид науки» получил свое становление в России также под воздействием «Истории...» Карамзина. Патриоты своего края пользовались трудами Николая Михайловича как основой для отбора фактов о родном городе и знаменитых земляках. Так, благодаря Н. М. Карамзину происходило воспитание историей. Видный этнограф И.П. Смирнов (1807-1863) вспоминал годы учения в Тульской духовной семинарии: «Среди чтения «Истории...» Карамзина являлась всегда одна мысль: что такое Тула и как жили наши отцы».
Интерес к местной истории пробуждал в обществе внимание к частному быту, каждодневной жизни. Историк русского быта, археолог И.Е. Забелин с детских лет зачитывался «Историей...» Карамзина и навсегда определил для себя, какое важное значение в познании бытовой истории имеют вещественные источники. Опережая время, Николай Михайлович намного расширил источниковую базу исторической науки. Он был один из первых историков, кто ввел в научный оборот такие источники, как древние монеты, медали, надписи, сказки, песни, пословицы; обратил внимание на старинные слова, обычаи россиян, их жилища, одежду и захоронения; впервые в русской науке заговорил о влиянии природных условий на исторический процесс, на физический и духовный облик различных наций. И сегодня исследователи, начиная изучать быт Древней Руси, прошлое отдельных ее областей, изобразительные и архитектурные памятники, в первую очередь обращаются к «Истории...» Н. М. Карамзина.
Благодаря влиянию труда Николая Михайловича значительно расширилось представление о социальном составе лиц, действовавших в истории России. Поэтому обвинения, предъявляемые ему как историку князей и княжений, а не народа, со временем оказались несостоятельными. Напротив, его труд способствовал демократизации представлений о содержании истории и ее участниках, расширял круг самих исследователей и в конечном счете, воспитывал в обществе уважение к науке и труду ученого.
Литература
Козлов В.П. «История государства Российского» Н.М. Карамзина в оценке современников. М., 1989.
Козлов В.П. Колумбы российских древностей. М., 1985.
Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987.
Сохаров А.Н. Николай Михайлович Карамзин (1766-1826)//Историки России XVIII-XX веков. Вып. I. Архивно-информационный бюллетень № 9 — Приложение к журналу «Исторический архив». М., 1995.
Соколов АН. Бессмертный историограф. Николай Михайлович Карамзин// Историки России XVIII — начало XX века М., 1996.
Шмидт С.О. Н.М. Карамзин и его «История государства Российского// Н.М. Карамзин об истории государства Российского. М., 1990.
Эйдельман Н. Последний летописец. М., 1983.
