Cовременная концепция евразийства. Политическая партия евразия Евразийская идея

1

В статье рассматриваются, в соотнесении с данными современной науки и актуальными геополитическими тенденциями, ключевые идеи основателей евразийства П.Н. Савицкого и Н.С. Трубецкого. Развивавшиеся классиками евразийства представления о туранском культурном типе и принадлежности к нему восточных славян следует признать, особенно в связи с открытиями в области ДНК-генеалогии и развитием лингвистики, ошибочными. Связанные с заимствованиями из классической геополитики аспекты мировоззрения евразийцев: представление о различии Моря и Суши как источнике междгосударственных конфликтов, недооценка значения морской деятельности для России, расходятся с геополитическими тенденциями нашего времени. Подходы П.Н. Савицкого, направленные на снижение отрицательных следствий высокой континентальности большей части территории России («принцип континентальных соседств», стремление к самодостаточности страны), актуальны и заслуживают развития. Эти подходы требуют нового осмысления, учитывающего территориальный объем современной России.

самодостаточность

морская деятельность

континентальность

самосознание

туранский тип

евразийство

1. Безруков Л.И. Континентально-океаническая дихотомия в региональном и международном развитии. – Новосибирск: Гео, 2008. – 369 с.

2. Белановская Е.В., Белановский О.П. Генетические следы исторических и доисторических миграций: континенты, регионы, народы//Вестник ВОГ и С (Вавиловского общества генетиков и селекционеров). – Т. 13. – C. 401-408.

3. Гаплогруппа N (Y-ДНК). [ Электронный ресурс]. URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/

4. Дугин А.Г. Евразийский триумф // Савицкий П.Н. Континент Евразия. – М.: Аграф, 1997. – C.433-453.

5. Задонщина // Литература Древней Руси. Хрестоматия. – М.: Высшая школа, 1990. – C.219-226.

6. Макиндер Х. Географическая ось истории // Классика геополитики, 20-й век. – М., 2003. –C.9-30.

7. Морской транспорт // Большая советская энциклопедия. Т. 16. – М.: Советская энциклопедия, 1974. – C.598-601.

8. Никольский А.Ф. Теория устойчивого развития и вопросы глобальной и национальной безопасности (начала теории современного социализма). – Иркутск: Сибирская книга, 2012. –252 с..

9. Новгородские былины. – М.: Наука, 1978. – 456 с.

10. Ностратические языки. [Электронный ресурс]. URL:http://ru.wikipedia.org/wiki/

11. Петров В.Л. Геополитика России. – М.: Вече, 2003.

12. Попов П.Л. О траекториях распространения культурных влияний в системе «Европа-Россия-Азия» // Историческая география Азиатской России. – Иркутск, 2011. – С.70-72.

13. Савицкий П.Н. Континент Евразия. – М.: Аграф, 1997. – 464 с.

14. Слово о полку Игореве. – М.: Художественная литература, 1987. – 221 с.

15. Солоневич И.Л. Народная монархия. – М.: Феникс, 1991. – 512 с.

16. Союз советских социалистических республик // Большая советская энциклопедия. – Т. 24. – М.: Советская энциклопедия, 1977. – 575 с.

17. Трубецкой Н.С. О туранском элементе и русской культуре // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. – М., 1993. – C.59-77.

18. Трубецкой Н.С. Общеевразийский национализм // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. – М., 1993. – C. 90-100.

19.Уральские языки // [Электронный ресурс].URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/

20.Флоровский Г.В. Евразийский соблазн // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. – М. – C.292-301.

21. Цымбурский В.Л. Остров Россия. Геополитические и хронополитические работы. – М.: Росспэн, 2007. – 544 с.

22. Atlas of the Human Journey. Geneticmarkers.[Электронный ресурс]. URL: https://genographic.nationalgeographic.com

Вопрос о цивилизационном положении России является важным для отечественной культурологической и геополитической мысли. За рубежом ему также уделяется немалое внимание. Является ли наша страна частью европейской, славянской, евразийской цивилизации, или особым государством-цивилизацией? В зависимости от ответа на этот вопрос различаются четыре концепции: западничество, славянофильство, евразийство, «изоляционизм». (Между крайними вариантами возможны некоторые переходы, комбинации; но не сводимая к таким переходам новая концепция едва ли вообще возможна.)

После событий, произошедших в нашей стране в конце 1980-х - начале 1990-х, этот вопрос стал особенно острым. Как профессионалы, так и общественность не могли не задуматься над историческим смыслом произошедших перемен и перспективах, путях самоопределения России в современном мире, в котором, возможно, возрастает геополитическое значение цивилизационных сходств и различий.

Обращение к существующим концепциям, разрабатывавшим проблематику места России в системе стран мира, сравнение этих концепций, их соотнесение с современностью, в этой исторической ситуации было естественно - и вполне закономерным является особенное внимание именно к евразийству.

Евразийство возникло в 20-30-е годы 20-го века, в белоэмигрантской среде. Евразийство имело некоторую преемственность с традициями позднего славянофильства, но отразило и понимание нереалистичности ряда его ключевых идей. Похоже, что евразийство было единственным направлением белоэмигрантской мысли, получившим значительное влияние в нашей стране уже в советское время - чему способствовали некоторые элементы евразийства, сближавшие его с советской социальной наукой (и сочетавшиеся с элементами, с ней несовместимыми).

Историческим фоном становления евразийства было определенное отчуждение России от Запада, произошедшее после Октябрьской революции. Вместе с тем в это время сохранялись территориальные приобретения Российской империи в Центральной Азии, сделанные в конце 19-го века, и нарастал процесс постепенного усиления значения Поволжья, Урала, Сибири в разных сферах жизни страны. Отличия от нынешних геополитических обстоятельств велики, но очевидны и некоторые важные совпадения.

После распада СССР враждебность Запада к нашей стране сохранилась; понимание этой реальности все более утверждалось в России, особенно с конца 1990-х годов. Большая часть славянских стран оказалась включенной в геополитическую орбиту Запада. Все это противодействовало влиянию западничества и славянофильства как геополитических концепций. Поэтому внимание закономерно сместилось в сторону евразийства (имевшего длительную историю развития) и «изоляционизма» (утвердившегося в постсоветскую эпоху и в некоторых важных аспектах сходного с евразийством). Поскольку враждебность Запада сохранялась вопреки переходу России к рыночной экономике и политическому плюрализму, возникла необходимость в раскрытии источников этого конфликта. И здесь было закономерным обращение к основным идеям классической геополитики; а именно евразийство наиболее тесно связано (по сравнению с другими рассматриваемыми концепциями) с этими идеями.

Считается, что первым геополитиком «в полном смысле слова» в России был П.Н. Савицкий, один из основателей евразийства . И возрождение геополитики в узком (или «полном») смысле слова в новой России, в 1990-е годы, связано с находящимися в русле евразийской традиции работами А.Г. Дугина. На стыке славянофильских и евразийских подходов находится версия геополитики, разрабатываемая в Академии геополитических проблем России . Вместе с тем, евразийство, по-видимому, в большей степени привлекает внимание теоретиков (геополитиков, культурологов) и общественности, а не правящих кругов России (ранее СССР) - это одна из парадоксальных ситуаций, связанных с евразийством.

Евразийство вызвало во время своего становления и продолжает вызывать до сих пор интерес и острую полемику. «Правду вопросов» евразийства признали даже авторы, не признававшие за ним «правду ответов» . Отметим в этой связи и такое обстоятельство: евразийство, несмотря на декларируемый традиционализм, расходится, в ряде важных пунктов, с российскими традициями, что приводило и приводит к обвинениям в некоем отступничестве.

Актуальность и противоречивость евразийства делает саму эту концепцию актуальным предметом научного исследования. В данной статье мы попытаемся рассмотреть основные идеи основателей евразийства - П.Н. Савицкого и Н.С. Трубецкого в соотнесении с некоторыми геополитическими реалиями нашего времени и с некоторыми научными знаниями, достигнутыми к настоящему времени и проливающими новый свет на происхождение народов Европы и Азии, их лингвистические и генетические связи.

Хотя не все основные идеи классиков евразийства получили продолжение у их современных последователей, все же немалая часть этого идейного наследия в современном евразийстве сохраняется. В раннем евразийстве некоторые идеи достаточно органично выводятся из других положений. В таких случаях принятие части наследия классиков евразийства повышает предрасположенность к принятию и возрождению в современных вариантах других его частей. Некоторые положения и их сочетания, свойственные евразийству, специфичны для него, некоторые же могли существовать до его возникновения, или возникать позже, но вне связи с ним. Поэтому заслуживает внимания - в том числе и в современном контексте - система базовых идей раннего евразийства в целом.

Рассмотрение положений раннего евразийства в современном контексте мы понимаем в двух аспектах: как анализ влияния современных научных знаний и геополитических реалий на оценку ответов, решений проблем, предложенных классиками евразийства; и как влияние этого научного и геополитического контекста на оценку значимости, остроты соответствующих вопросов. Мы рассматриваем только некоторые аспекты этой масштабной проблемной области. По некоторым вопросам, представляющимся в современном контексте особенно значимыми, мы высказываем и свою точку зрения, несколько выходя за рамки первого аспекта.

Положения классического евразийства мы относим к трем взаимосвязанным темам, обозначаемым как «евразийская идентичность», «значение контактов с кочевниками для Руси», «проблематика Моря и Суши». Именно в соответствии с этим делением мы и строим свое рассмотрение. Первая тема относится к культурологической сфере; вторая и третья - к геополитической.

2. О евразийской цивилизационной идентичности

Согласно взглядам основоположников евразийства, выраженных, например, в «Манифесте евразийства» , восточные славяне ближе в цивилизационном отношении «туранским» народам (тюркские, монгольские, угро-финские народы в границах Российской империи и СССР), чем к западным и южным славянам, не говоря уже о других народах Европы. А туранские (в том числе тюркоязычные) народы Российской империи - СССР, цивилизационно ближе к восточным славянам, чем, например, к туркам.

Очевидное противоречие этих взглядов с фактами языковой сферы евразийцы обходили, утверждая малую значимость языкового родства как элемента цивилизационной идентичности.

Труднее - с религиозными реалиями. Евразийцы не отрицали, напротив, подчеркивали культурообразующее значение религии; как и славянофилы - утверждали собственную религиозность, противопоставляли православие католицизму и протестантизму. (Для славянофилов такие взгляды были более органичны.)

Подчеркивание цивилизационного значения религии должно приводить и к подчеркиванию цивилизационного значения религиозных различий между восточными славянами, с одной стороны, и большинством «туранцев», с другой.

Эта трудность (противоречие евразийской культурологической концепции религиозным фактам при утверждении высокой значимости религии) не была убедительным образом преодолена.

Во второй половине 20-го века политическое значение религиозных различий очевидным образом возросло. Религиоведческие взгляды ранних евразийцев (считавшим, что мусульмане и буддисты на территории бывшей Российской империи тяготеют к переходу в православие), мало сказать - не подтвердились; в современных геополитических реалиях они выглядят слабыми.

Евразийцы считали, что восточные славяне родственны «туранцам» в расово-антрополгическом отношении, это родство - результат смешения в ходе многовековых контактов. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

В рамках традиционных антропологических исследований (краниология, одонтология, дерматоглифика) давно преобладал вывод о большом сходстве восточнославянских народов между собой и с западнославянскими народами (в данном случае очевидна аналогия антропологического и языкового сходства), вместе с тем о существенном сходстве русских с угро-финскими народами (несколько отдаляющим русских от остальных славян). Давно установлено и сходство, тех или иных уровней, восточнославянских и западнославянских народов с другими народами Европы (западноевропейскими, балканскими); славянские народы в основном попадали в некую среднюю (между северными и южными европеоидами Европы) группу типов. Угро-финские народы традиционно рассматривались как европеоиды (тяготеющие к северным группам типов), возможно, с небольшим монголоидным компонентом. Монголоидный компонент у русских тоже обычно признавался небольшим. То есть, с позиций традиционной антропологии, Россия, по расовому составу большинства населения - это не столько евразийская, сколько восточноевропейская страна. При этом существования какого-то расового фактора, объединяющего Западную, романо-германскую Европу и обособляющего ее от Восточной, по преимуществу славянской, традиционная антропология, как правило, не утверждала.

Элемент дискуссионности в определении значения монголоидных компонентов в составе угро-финских народов и русских, а также в вопросе о происхождении этих компонентов, их связи с вторжениями кочевников, в традиционной антропологии существовал и во времена становления евразийства, и позже.

Развитие исследований в области генетики человека привело к формированию новой и быстро растущей области знаний - ДНК-генеалогии. В ее рамках получены результаты, позволяющие с новых позиций взглянуть на данную проблематику.

Современная генетика человека оперирует понятием «гаплогруппа» - это генетическая ветвь, отмеченная определенной мутацией ДНК . Участок ДНК, претерпевший мутацию, может подвергаться новым мутациям, более или менее сильным. Так из более древних гаплогрупп возникают более поздние. Генетические маркеры гаплогрупп наследуются - некоторые по мужской, некоторые по женской линии. Факты, установленные в рамках ДНК-генеалогии в наше время, особенно на Западе, широко популяризуются, способны стать реальностью массового сознания. Рассмотрим относящиеся к нашей проблематике факты ДНК-генеалогии, только по гаплогруппам мужской линии, поскольку распространение гаплогрупп женской линии дает в общем сходную, но менее определенную картину.

Выяснилось, что в Европе преобладают среди гаплогрупп мужской линии родственные гаплогруппы R1b1 (свойственна Западной Европе, особенно кельтским и ассимилировавшим большие группы кельтов народам) и R1a1 (свойственна Восточной Европе, особенно балтам, восточным, частично западным славянам, особенно полякам). Преобладает мнение, что носителями этих гаплогрупп были носители языка, от которого произошла современная индоевропейская семья, расселившиеся в Европе и Западной Азии из евразийских степей в эпоху энеолита. Гаплогруппа R1b1 редка за пределами Европы, а R1a1 свойственна также таджикам, иранцам, высшим кастам Индии. В Европе также распространены гаплогруппы I1b (свойственна Восточной Европе, особенно Балканам) и I1a (свойственна Северо-Западной Европе, особенно германским народам). Эти гаплогруппы родственны между собой и специфичны для Европы (более отдаленные по родству гаплогруппы J распространены на Ближнем Востоке). Гаплогруппы I1b и I1a предположительно связываются с доиндоевропейским населением Европы. В некоторых регионах Европы (Балканы, Пиренейский полуостров) довольно широко распространена гаплогруппа Е, которая является одной из типичных также в Африке, но в Европе, за пределами указанных регионов, сравнительно редкая. Такова, в общем, картина распространения в Европе самых типичных для большей ее части гаплогрупп мужской линии .

Западная Европа («романо-германская», скорее «посткельтская») и Восточная Европа по гаплогруппам образуют две разные, но родственные общности.

Россия, в общем, является в генетическом отношении частью Восточной Европы. Исследователи приходят к выводу, что свойственная монгольским и древним тюркским народам гаплогруппа С в генофонде русских чрезвычайно редка .

Правда, пока обследованы больше русские центральных и северных районов России; группы русского населения, в течение многих поколений проживающие в Среднем и Нижнем Поволжье, на Южном Урале, в Сибири, особенно Восточной, несомненно, получили часть генофонда от местных этносов, частично или вполне монголоидных. Поэтому вероятно, что мнение о практическом отсутствии отличий генофонда русских от генофонда других народов Европы по встречаемости гаплогруппы C будет оставлено, но мнение о малости таких отличий подтвердится.

Однозначен вывод об отсутствии генетических последствий «монгольского ига» .

Подтверждается значение угро-финского компонента в русском генофонде. Свойственная угро-финским народам гаплогруппа N3 в северных русских популяциях является одной из типичных [там же]. Она встречается реже в центральной России и почти не встречается в Южной. В Белоруссии и на Украине она значительно менее частотна, чем в целом по России. За пределами России она высоко частотна в Финляндии, Эстонии, одной из типичных является в Литве, Латвии, в меньшей степени в Швеции, Норвегии.

Угро-финские народы в наше время живут в основном в Европе, но их генетические корни, или часть генетических корней - в Азии. Уральская лингвистическая общность (угро-финские+самодийские народы), по преобладающим в современной науке представлениям, сформировалась где-то на Южном Урале . Различные варианты гаплогруппы N встречаются, кроме угро-финских и других уральских народов, изредка в Восточной Азии, в том числе в Южном Китае. Встречается она, иногда с большой частотой (якуты) и у некоторых современных тюркоязычных народов, ассимилировавших значительные угро-финские или родственные угро-финнам группы. Родственная гаплогруппе N гаплогруппа O, в различных вариантах, свойственна многим монголоидным народам, особенно типична в Восточной и Юго-Восточной Азии, включая Китай, Вьетнам, Корею, большую часть Индонезии, в меньшей степени Японию.

Не рассматривая вопроса о том, как это отдаленное родство угро-финских народов с восточно-азиатскими по гаплогруппам мужской линии соотносится с их большим различием по традиционному расово-антропологическому делению, и вопроса о путях миграции общих предков в Европу и в Восточную Азию, можно констатировать некие азиатские связи угро-финнов и через них - русских. Эти связи оказались существенно иными, чем их представляли себе классики евразийства: они не сближают русских с тюркскими и монгольскими кочевниками Центральной Азии, вторгавшимися в Европу в 5-13 веках н.э.

Не сходны угро-финны с тюрками и в религиозном отношении. Почти все тюркские народы традиционно исповедуют ислам, почти все угро-финские - христианство. Политические связи, традиционная экономика - все это не сближает угро-финнов с тюрками.

Во времена ранних евразийцев существовала гипотеза о глубинном родстве алтайских языков (тюркских, монгольских, маньжчуро-тунгусских) с уральскими (угро-финскими и самодийскими). При этом было ясно, что даже в пределах каждой из этих семей степень сходства слаба (меньше, чем в пределах индоевропейской семьи языков), и даже само существование алтайской семьи проблематично (остается таковым и в науке нашего времени). В современной лингвистике достаточно влиятельна гипотеза, объединяющая несколько языковых семей Старого Света в единую макросемью, называемую ностратической. В нее входят и уральские, и алтайские, но также индоевропейские и некоторые другие языки . Иначе говоря, крайне далекое родство уральских и алтайских языков в современной науке гипотетически признается, но его избирательность устраняется или ослабляется.

Туранского типа, как таксона, объединяющего «уральцев», с одной стороны, и «алтайцев», с другой, не существует ни в каком смысле. И само это понятие «туранские», «уралоалтайские» народы, использовавшееся евразийцами , уже довольно давно исчезло из науки. С позиций современной науки связи с угро-финнами не сближают русских с большей частью «алтайских» этносов (кроме некоторых, в сложении которых имел значение угро-финский субстрат, таких, как казанские татары и чуваши).

Положение об избирательной культурно-исторической близости восточных славян с народами Центральной Азии - это часть концепции ранних евразийцев, самая специфичная для евразийства вообще (по сравнению с другими российскими концепциями-самоидентификациями), и вместе с тем, часть, наименее приемлемая в контексте данных современной науки.

3. О значении контактов с кочевниками для Руси

Центральное место в культурологических построениях евразийцев занимает утверждение о глубоком и положительном влиянии контактов с кочевниками на восточных славян, в том числе о положительном в целом значении татаро-монгольского господства на Руси. Здесь культурологические идеи тесно соприкасаются с геополитическими. Происхождение русской государственности евразийцы связывали с Московской Русью 14-15 веков, находившейся под влиянием монголо-татар.

Эти положения, ни во время их выдвижения, ни позже, не были приняты большинством профессионалов. Не обсуждая проблематику значения контактов Руси с кочевниками детально, мы сейчас отметим, что в массовом сознании, в исторической памяти русских, украинцев эти контакты выглядят совсем не так, как в концепции евразийцев. Обращение к фактам массового сознания, фактам коллективной самоидентификации, к произведениям прошлых эпох, отражающим факты коллективной самоидентификации, тем более оправдано в данном случае, потому что сами евразийцы придавали этой сфере социальных явлений большое значение - говорили даже о евразийском национализме ... Внимание науки к феноменам массового сознания к нашему времени еще более возросло.

Русские былины складывались в 11-16 веках; в это время происходили войны Руси со шведами, немцами, поляками, литовцами. Но в былинах почему-то нашли отражение именно войны с кочевниками. Даже в новгородских по происхождению былинах не отражена борьба с немецкой и шведской агрессией (хотя именно эта агрессия, по мнению евразийцев, и ранних и более поздних, была главной цивилизационной угрозой для Руси). Новгородские былины непосредственно не отражают и борьбы с кочевниками, говорят о внутренних русских конфликтах. Иногда, тем не менее, новгородские былины кратко упоминают о событиях монголо-татарского нашествия , но вовсе не упоминают о Ледовом побоище.

В эпических памятниках Руси - «Слове о полку Игореве» и «Задонщине» нет ни малейших признаков евразийского самосознания. В «Слове» половцы - противники русских - неоднократно называются «погаными» (то есть язычниками, нехристианами). Не столь уж и масштабная, по историческим меркам, война, в «Слове» отражена как событие, имеющее, по современной терминологии, черты столкновения социумов, принадлежащих к разным цивилизациям. В «Задонщине» говорится о Куликовской битве, и написано это произведение современником, вероятно, участником этой битвы, то есть в конце 14-го века, примерно через 200 лет после «Слова». Сравнение «Слова» с «Задонщиной» правомерно как из-за сходства их тем, так и из-за многочисленных цитат из «Слова», имеющихся в «Задонщине».

Бросается в глаза резкое усиление цивилизационного противопоставления русских и их противников в «Задонщине» по сравнению со «Словом». В «Слове» имеется противопоставление по этническому и религиозному признакам. В «Задонщине» русские противопоставляются татарам по четырем основаниям. Этническое противопоставление сохраняется, религиозное - резко усиливается. Постоянно подчеркивается, что бой идет «За землю Русскую, веру христианскую». Заметим, слово «православный» употребляется в «Задонщине» только один раз, а «христианский» - многократно. Кроме того, татары противопоставляются русским как потомки Сима потомкам Яфета (средневековый, основанный на Библии аналог современного суперэтнического деления народов). И это еще не все. Татары неоднократно называются словом «хинове», несомненно, от «Хина» - Китай. (Означает что-то вроде: «люди, подобные китайцам».) В «Слове» «хинове» встречаются гораздо реже.

«Задонщина» написана через 150 лет после завоевания Руси монголо-татарами. За это время, судя и по «Задонщине» и по многому другому, религиозное и этническое самосознание русских резко усилилось; но не потому, что монголо-татары были цивилизационно близки русским. Скорее наоборот, потому что религиозное, цивилизационное различие между русскими и монголо-татарами было резко выражено и остро осознавалось.

Отметим, что Х. Макиндер писал о стимулирующем влиянии нашествий азиатских кочевников на национальное самосознание многих западноевропейских народов. Но связывал это стимулирование именно с чуждостью кочевников по отношению к западным европейцам, заставлявшей сплачиваться в борьбе с ними .

Заметим, что общеславянское самосознание тоже не свойственно русским былинам. Терминов «славяне, славянский» ни в «Слове», ни в «Задонщине» нет. Но в них, как и в былинах, присутствует восточнославянское самосознание, поскольку слова «Русь», «русский» относились ко всем восточным славянам. Русские ощущали себя русскими и христианами, а не славянами вообще и тем более не евроазиатами.

Евразийцы справедливо отказались от односторонности большинства западников и славянофилов во взгляде на отношения Руси и Азии. Влияние Азии на Русь было не только отрицательным. Это не новая мысль: еще А.С. Пушкин (имевший, несомненно, мировоззрение западнического типа) отмечал, что заимствования из татарского в русском языке не следует рассматривать как ржавчину, что чужой язык распространяется не саблями и пожарами, а собственным обилием и превосходством. Впрочем, он же отметил, что заимствований из татарского в русском языке - всего около пятидесяти слов. Словарь языка Пушкина, изданный в наше время, включает более двадцати тысяч слов. Причем Пушкин, разумеется, не стремился использовать все слова русского языка, но наверняка стремился учесть (в числе этих 50 слов) все слова, идентифицированные им как заимствования из татарского. (Получается, татарских заимствований во времена Пушкина в русском языке было меньше, чем 0,25 %. Это в лексике; о грамматике и говорить нечего.)

Евразийцы, справедливо отметив неоднозначность влияния Азии на Русь, преувеличили его масштаб, и преувеличили значение вторжений кочевников как фактора, обусловливающего проникновение азиатских явлений на Русь. На самом же деле, многие азиатские явления (культурные, генетические) в России - это не результат вторжения кочевников на Русь, а наоборот, результат завоевания Русью (Россией) земель Орды, других частей Азии, и ассимиляции части местного населения, культурного взаимодействия с ним. Россия в 15-19 веках гораздо глубже (во всех отношениях) продвинулась в континентальную Азию, чем Азия когда-либо продвигалась на Русь. В контексте геополитических взглядов евразийцев это различие важно, о чем мы будем говорить далее.

Азиатских явлений в России больше, чем в Западной Европе, но явно меньше, чем европейских явлений (заимствованных и исконно славянских) в самой России. В составе генофонда русских элементы, характерные для азиатских кочевников, составляют, по данным современных генетических исследований, около 2 %. Далеко не достигает и 1 % доля тюркских заимствований в русском языке. Масштаб языковых заимствований хорошо отражает масштаб культурных заимствований вообще. Монгольских заимствований в русском языке почти нет.

Может быть, азиатские влияния ощутимо отдалили Россию от Европы, но не приблизили сопоставимым образом к Азии. (Приведем аналогию типологических расстояний с пространственными: 100 км от Москвы по трассе на Владивосток является практически ощутимым удалением от Москвы, но практически несущественным приближением к Владивостоку). То есть азиатские связи России скорее можно истолковать в духе «изоляционизма», чем евразийства.

И еще - азиатских явлений в России гораздо меньше, чем должно было быть (можно было бы ожидать), учитывая многовековые контакты России и Азии. Азиатские по происхождению инновации, как правило, проникали в Россию через Запад (этот факт нами рассматривался подробнее ). Это обстоятельство говорит одновременно и против евразийства (получается, что Россия не евразийская, а скорее европровинциальная страна), и за него - провинциальное отношение к Западу нужно преодолевать (понимание этого евразийцам свойственно). Здесь, впрочем, уместно вспомнить о скрытом евроцентризме евразийцев, отмеченном В.Л. Цымбурским. Согласно Цымбурскому, в России всегда (в том числе и основателями евразийства) отношения с Азией рассматривались в контексте более важных отношений с Западом . Сейчас мы эту тему подробно не рассматриваем. Во всяком случае, евроцентризм не исключает импульса к преодолению европровинциализма.

Положения ранних евразийцев о масштабности влияния кочевников на Русь и резкая акцентировка позитивных аспектов этого влияния - это одна из самых специфичных для евразийства вообще, вместе с тем, наименее обоснованных частей их концепции.

4. Россия и проблематика «Моря и Суши»

Евразийцы восприняли подходы немецкой политической географии (прежде всего, К. Ратцель), английской и немецкой геополитики (Х. Макиндер, К. Хаусхофер). Согласно взглядам К. Ратцеля, государство - это своего рода живой организм, укорененный в «почве», «земле». Очевидно, имеется в виду не просто природа, а особый (для каждого государства свой) природный выдел. Впрочем, соответствие государства «земле» не так однозначно: государство может расти (как и живой организм), расширять свою территорию (очевидно, за счет территорий, более или менее сходных с первоначально занимаемой). Из всего этого следует, между прочим, высокая вероятность геополитической конкуренции между странами, находящимися в сходных природных условиях.

Согласно идеям классика геополитики Х. Макиндера , основные коллизии международной политики разворачиваются между жителями «внешнего полумесяца», наименее континентальной части Европы, в основном островов и полуостровов, жителями высоко континентальной части Евразии («осевого региона», позднее получившего название «Хартленд»), и находящимися между теми и другими, испытывающими их давление жителями «внутреннего полумесяца» (умеренно-континентальные области Европы). Концепция Макиндера отразила (по-своему) реалии его времени - противостояние Великобритании, Германии и России. Но Макиндер, как это свойственно авторам социально-политических теорий, спроецировал современность на прошлое (сблизив, в геополитическом отношении, Россию с кочевниками прошлого) и будущее. Вместе с тем в прошлом геополитические реалии Европы и Северо-Западной Азии чаще были иными.

Многовековая борьба Западной Европы против исламского мира в Средние века (отражение нашествия арабов, крестовые походы), многовековое военно-политическое противостояние Германии и Франции (начиная с позднего средневековья до Второй мировой войны) едва ли соответствуют схеме Макиндера.

С позиций интересов своей страны Макиндер считал необходимым предотвращение союза Германии и России.

У Макиндера заимствованы (при этом нередко переосмыслены) многие ключевые идеи евразийцев: уже упоминавшееся сближение России с кочевым миром прошлого (у Макиндера оно было только геополитическим, евразийцы сделали его также цивилизационным), положения об «осевом» геополитическом значении «Евро-Азии» (этот термин употреблял Макиндер), о формировании в этом регионе в будущем экономического мира, недосягаемого для океанической торговли, о позитивном влиянии нашествий кочевников на Европу.

К. Хаусхофер, приняв идею противопоставления «моря» и «суши», выстроил, однако, геополитическую схему с позиций Германии как части «суши», считая целесообразным союз Германии и России, а также Японии (хотя она к «суше» не принадлежит).

Евразийцы, приняв оппозицию «моря» и «суши», в качестве основной геополитической идеи, вслед за К. Хаусхофером, построили геополитическую концепцию с позиций «суши», но главным геополитическим субъектом «суши» считали Россию (в территориальных рамках бывшей Империи и СССР). Оппозиция «море-суша» была воспринята евразийцами не как специфическая реалия 19-20 веков, но как «вечная». С этим связана идея культурного единства народов наиболее континентальной части Евразии (в широком смысле слова), их культурной обособленности от народов Западной Европы.

С точки зрения евразийцев, «Евразия в узком смысле слова» (примерно совпадающая с Российской Империей, СССР) - это особый физико-географический выдел , чем и обусловливается существование евразийской культурной общности народов.

Трудно найти страну, где идея немецкого «органицизма» (государство - организм, укорененный в «своей» почве), столь же плохо соответствует реальности, как в России. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

Если сначала оконтурить территорию по границам Российской империи - СССР, а потом усреднить физико-географические характеристики, то отличия от Западной Европы будут действительно большими. Такого рода операция, однако, не дает достаточного основания считать некий ареал особым выделом. Но если сначала провести физико-географическое районирование Евразии (в широком смысле слова), то получить выдел, приблизительно совпадающий с «Евразией в узком смысле слова», не удастся. Территория России-СССР не однородна ни в широтно-зональном отношении, ни в орографическом отношении, ни по зонам удаленности от моря. (Например, в монографии Л.И. Безрукова имеется карта мира, где показаны зоны удаленности от моря; видно, что территория России-СССР пересекается с несколькими такими зонами.)

Особенно важно, в контексте обсуждения органицистски-геополитических подходов, что первичная территория великорусского этноса и первичная территория Московского государства находились в зонах сравнительно невысокой континентальности (причем первичная территория этноса - это почти приморская зона, где находится связанный в древности с морской деятельностью Новгород). Расширение этноса и государства почему-то пошло в другие, «чужие» зоны удаленности от моря, в высоко континентальные и ультраконтинентальные регионы. Аналогично - в «чужие» ландшафтно-широтные и орографические зоны и ареалы (из леса в степь и лесостепь, в лесотундру и тундру, с равнины - в горные области в низменности...).

Нетрудно понять, почему это произошло. В 8-10 веках к востоку от славян жили угро-финские племена, в то время отстававшие в культурном отношении, не способные поэтому оказать эффективного сопротивления славянской колонизации. В определенный исторический период, в 15-16 веках, неевропейские соседи Руси резко отстали от нее в развитии, особенно в военном отношении, чем и была обусловлена быстрая экспансия Руси, особенно в восточном и южном направлениях. Соотношение потенциалов стран, способных претендовать на определенные территории, в данном случае имело большее значение, чем физико-географические характеристики этих территорий, их (территорий) «органичность» или «неорганичность» для геополитических конкурентов.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что приблизительно к этому времени относятся и первые проявления колониальной экспансии западных европейцев. И западноевропейская, и русская экспансии в значительной мере опирались на водный транспорт - морской в первом случае, речной во втором. Инициатива в отношениях Европы и Азии в эту эпоху переходит к Европе. Именно в эту эпоху происходит и революция в военных технологиях - огнестрельное оружие приобретает особое значение. Едва ли эти совпадения случайны.

Вопрос, какая страна является крайней восточной частью Европы - Польша или Россия - решился практически. Польский натиск на восток потерпел неудачу, российский - оказался успешным. Иными словами, история территориальной экспансии России сближает ее с Западом (отмечено еще Макиндером ), а не с Ордой. И она, эта история, говорит не в пользу идеи органической связи государства и природного выдела.

У евразийцев приверженность органицистскому подходу взаимосвязана с симпатиями к Орде. За стремлением найти ордынские корни русской государственности (и за сходным стремлением связать азиатские явления в России с экспансией Орды против Руси, а не с обратным процессом) скрывается следующее (подразумеваемое) рассуждение. «Россия (современная) - преимущественно континентальная страна. Формы государственности органично связаны с природной средой. Главная характеристика природной среды - ее положение по отношению к морю. Явления континентального происхождения для современной России органичны. Орда была континентальным образованием. Следовательно, из теоретически возможных источников современной русской государственности (собственные традиции, византийские влияния, скандинавские влияния, западноевропейские, кроме скандинавских, влияния, ордынские влияния) следует предпочесть Орду».

Обратим внимание на некоторую методологическую непоследовательность евразийцев. Когда речь идет о культурной идентичности России, они отказывались от жесткой понятийной альтернативы: Европа либо Азия; нет, и то и другое, Евразия. Когда же речь идет о географическом положении России, наоборот, утверждалось жесткое противопоставление: море либо континент. Евразийцы, конечно, говорили и о приморских территориях России, но обычно в очень специфическом контексте: стремились обосновать мысль об их малой значимости, чуть ли не чужеродности для России. Морская деятельность не воодушевляла евразийцев. П.Н. Савицкий: «Что касается русского Тихоокеанского флота, то судьба этот флота пока что представляется сходной с судьбой тихоокеанского флота Кубилая» . Несмотря на оговорку («пока что»), направленность мысли достаточно определенная.

Вполне ясно: Россия по культуре преимущественно европейская, но отчасти и азиатская страна. По географическому положению Россия страна преимущественно континентальная, но отчасти и морская. Преобладающий в российской культуре европейский компонент соотносится (не абсолютно) с уступающим в географии морским компонентом, уступающий в российской культуре азиатский компонент соотносится (не абсолютно) с преобладающим в географии континентальным компонентом. (Из этого, конечно, следует слабость географического детерминизма в версии евразийцев.) При этом России всегда было свойственно стремление усилить европейский и морской компоненты. Евразийская установка противоположна этой традиции.

Стремление России к усилению связи с морем отчасти было обусловлено именно глубинными, традиционными культурными установками, а не только экономической целесообразностью. Уместно здесь вспомнить сравнение России с Польшей, имеющееся у И.Л.Солоневича . Он отмечал, что для России характерно, традиционно стремление к морю, а Польша к выходам к морю традиционно была равнодушна. Возможно, сказывалось то обстоятельство, что польская государственность сложилась в районе Кракова, вне непосредственных связей с морской деятельностью, а русская - в районе Новгорода, где такие связи были; сказывалось и то значение, которое имел водный транспорт (пусть и речной) в расширении России (но не Польши).

Оснований для отказа от жесткой географической, геополитической альтернативы («море-суша») больше, чем от жесткой культурологической альтернативы «Европа-Азия» - применительно к России и «вообще». Во-первых, в России европейские черты сильнее преобладают над азиатскими, чем континентальные - над морскими. Во-вторых, в культурной сфере взаимодействие, синтез, хотя бы простое суммирование-объединение, позволяющие мыслить разные типы в одном понятии, труднее достижимы, чем в географической сфере и связанной с ней сфере отношений морской и сухопутной деятельностей. Моряк и субъект сухопутной экономики не противостоят, а дополняют друг друга. Сложнее обстоит дело с взаимоотношениями культур, в том числе религий (религия - важная часть культуры); как правило, религии не мыслят друг друга в качестве взаимодополнительных.

Евразийский географический детерминизм нацелен на проблематику «море-суша», отчасти даже на факторы рельефа; при этом отодвигается отношение «север-юг», широтная зональность. Но общеизвестно, что биосфера Земли в наибольшей степени упорядочена именно по широтным зонам. Конечно, евразийцы не могли пройти мимо очевидного факта широтно-зональной разнородности территории России. Различие в таком случае трактовалось ими как взаимодополняемость, кроме того, акцентируется плавность, непрерывность переходов зон. Но различие приморских и континентальных зон абсолютизируется, акцентировки их взаимодополнямости и плавности переходов (в России и на международном уровне) нет.

С тем, что Россия континентальная, по преимуществу, страна, согласиться, разумеется, нужно. Тем не менее едва ли оправданно одностороннее подчеркивание евразийцами, вслед за классической геополитикой, высокой континентальности России, при игнорировании, или недооценке, ее значительной океаничности. «Хартленд» (понятие классической политики), как территория, приблизительно совпадает с «Евразией в узком смысле слова» (понятие евазийства), но не с Россией (тем более в ее современных границах). Немалая часть территории России не входит в территорию «Хартленда», которую сам Макиндер неоднократно и сильно менял (что говорит о неопределенности содержания этого понятия, слабости его объективных оснований). И немалая часть «Хартленда» не входит в территорию современной России. За существенной неполнотой территориального совпадения России с «Хартлендом» скрывается слишком многое. В практических контекстах (а геополитика претендует на сугубую практичность) количественно не преобладающие стороны явления могут быть крайне важны. Российский Дальний Восток - это в любом случае далеко не «Хартленд», но чрезвычайно важный в геополитическом отношении регион. Кроме того, в классической геополитике, а вслед за ним и в классическом евразийстве (эта черта унаследована современным евразийством), имеется уклон к преувеличению степени континентальности России. Остановимся на этом вопросе подробнее.

Следует различать территориальный, расселенческий и деятельностный аспекты континентальности стран.

Степень континентальности в территориальном аспекте определяется соотношением площадей зон удаленности от моря на территории государства; кроме того - наличием непосредственного контакта территории государства с морем (выхода к морю).

Степень континентальности в расселенческом аспекте определяется соотношением численностей населения, проживающего в различных зонах удаленности от моря на территории государства. Именно этот аспект в основном анализируется в монографии Л.И. Безрукова .

Степень континентальности в деятельностном аспекте определяется масштабами морской деятельности данной страны, характеризуемой количеством морских судов, их суммарной вместимостью, грузооборотом торгового флота - в соотношении с масштабами экономики страны или с численностью ее населения.

Вполне очевидно, что степень континентальности в расселенческом аспекте зависит от территориального аспекта, а степень континентальности в деятельностном аспекте зависит от двух других аспектов. Но зависимости имеют немалую степень вариативности - один и тот же уровень в одном аспекте может сочетаться с разными уровнями в другом аспекте. И динамика континентальности в разных аспектах может быть совершенно различной: например, рост континентальности страны в расселенческом аспекте может сочетаться с расширением масштабов морской деятельности, с уменьшением континентальности в деятельностном аспекте.

Деятельностный аспект - наиболее важный в оценке степени континентальности страны. Он зависит от двух других аспектов (в этом смысле характеризует их) и от таких явлений-факторов, которые с трудом поддаются непосредственной оценке в плане их влияния на степень континентальноости (замерзаемость и частичная замерзаемость портов, наличие судоходных, связанных с морем рек, степень их судоходности и т.д.).

Но деятельностный аспект также зависит от общего уровня развития страны (степень континентальности в расселенческом аспекте зависит от общего уровня развития страны в меньшей степени), от значения, которое элиты страны придают морской деятельности. Впрочем, геополитические установки элит - это отчасти характеристика, индикатор культурного типа страны.

П.Н. Савицкий говорил о высокой континентальности США , фактически учитывая территориальный аспект континентальности, в связи со свойственным ему преувеличением значения «земли», как фактора, определяющего культурный облик страны. Но в деятельностном аспекте США уже во времена Савицкого превращались во вполне морскую страну. В расселенческом аспекте США на раннем этапе своего существования были сугубо морской страной, затем существенно «континентализовались» (что, заметим попутно, едва ли повлияло на характеристики США как внешнеполитического актора).

В СССР в 1930-е - 1960-е годы произошел существенный сдвиг населения и экономического потенциала на восток, произошла континентализация страны в расселенческом аспекте . Но при этом, темпами, опережающими рост экономики в целом, тем более рост населения, выросли масштабы морской деятельности. Грузооборот торгового флота СССР вырос с 1940 по 1971 примерно в 30 раз (с 12,8 до 375,8 млрд.т/м.миль) , а производство электроэнергии (важный показатель, характеризующий экономический потенциал в целом) с 1940 по 1975 - «только» примерно в 21 раз (с 48,6 до 1038,8 млрд квт.ч.) . Население выросло с 1940 по 1976 в 1,3 раза (с 194077 до 255524 тыс. чел.) [там же]. Грузооборот морского транспорта СССР превзошел в 1971 грузооборот морского транспорта под флагом США (которые, заметим, в это время превосходили СССР по производству электроэнергии приблизительно в 2 раза). Вместе с тем по тоннажу торгового флота СССР занимал в 1973 году 5-е место в мире, то есть уступал, особенно с учетом численности населения, странам, которые можно вполне отнести к «морскому» типу .

Из всех этих фактов, на наш взгляд, следует, что: а) степень континентальности, как и динамика степени континентальности, страны в разных аспектах может быть совершенно различной; б) Россия (СССР) в середине 20-го века была не континентальной, а континентально-морской (континентально-океанической) страной (таковой, несомненно, является и современная РФ, хотя черты континентальности в результате упадка 1990-х временно усилились). Еще раз подчеркнем, что оснований для отказа от жесткой понятийной альтернативы здесь больше, чем в культурологической (Европа+Центральная Азия как цивилизационные общности) сфере.

Может быть, для высоко континентальной в расселенческом аспекте страны рост морской деятельности дает меньший экономический эффект, чем для страны морской в расселенческом аспекте. Но и это обстоятельство не дает основания игнорировать масштаб морской деятельности при установлении типа страны по совокупности признаков, определяющих степень ее континентальности-океаничности. В том числе потому, что возможности усиления соответствующего эффекта, несомненно, существуют. Они заключаются в политике повышения значения морских регионов страны, с опорой на преимущества их положения.

Здесь мы переходим к «принципу континентальных соседств» Савицкого. Согласно этой идее, отрицательные последствия континентального положения страны (большие затраты на перевозки) могут быть ослаблены превращением экономического пространства страны в систему районов, каждый их которых относительно самодостаточен. Элементы такой политики проводились в СССР, и успешно, отмечается в монографии Л.И. Безрукова, где эта идея развивается . Нет сведений о том, что советские ученые и политики, проводившие такой подход, заимствовали его у евразийцев. Но проницательность П.Н. Савицкого, перспективность этих его идей отметить необходимо. Однако заметим и важное отличие советской региональной политики: в ней не ставился в такой степени акцент именно на континентальных соседствах. Стремление формировать относительно самодостаточные, «завершенные» экономические районы относилось и к морским районам, и было взаимосвязано с уже отмеченным ускоренным развитием морской деятельности.

Едва ли наша страна в советскую эпоху достигла максимально возможного (по отношению к масштабу экономики и численности населения), при этом целесообразного, масштаба морской деятельности. После распада СССР масштабы морской деятельности в России резко снизились, но тенденция к восстановлению существует. В настоящее время развитие морской деятельности становится более актуальным для России, чем когда-либо раньше. Тому есть и экономические и геополитические причины. Возрастает значение моря как источника биоресурсов. Возрастает и значение моря, морского шельфа, а также Арктики как источника других, не биологических ресурсов - энергетических, в том числе. Как известно, моря и океаны - это 2/3 площади Земли, и это во многом неисследованная (в ресурсном отношении тоже) часть нашей планеты.

Историческая тенденция относительного ослабления транспортного значения моря, если и существует, то слаба. Перспектива роста ресурсного значения моря сомнений не вызывает (отчасти в связи с процессами исчерпания ресурсов суши - соответственно, это очень глубокая и долгосрочная тенденция).

В освоении морских и арктических ресурсов Россия способна быть одним из ключевых акторов - это соответствует ее географическому положению, потенциалу, менталитету и традициям. В данной связи имеют особое значение именно морские и примыкающие к морским макрорегионы России. Евразийские идейные установки, интенции не способствуют выдвижению этих макрорегионов на приоритетные позиции в российской внутренней геополитике.

Ухудшение отношений с Западом усиливает значение связей с Восточной Азией. И здесь особое значение имеет российский Дальний Восток. Как отмечает А.Ф. Никольский: «Во внешней политике цель России - формирование альтернативного экономического и политического мирового центра силы путем интеграции экономик и политик СНГ, КНР, Индии, развивающихся стран Латинской Америки, Африки, Азии» . Повышается значение связей с соответствующими странами, включая страны БРИКС - значит, повышается и значение морской деятельности, поскольку эти связи во многом осуществляются через море. (Заметим, что если БРИКС утвердится, как геополитический союз, его конкуренцию с Западом невозможно будет подвести под схему борьбы «Моря» и «Суши».)

Свойственный ранним евразийцам и проявляющийся у их последователей уклон к одностороннему подчеркиванию континентальных черт России, едва ли теоретически правилен и практически продуктивен. Учтем здесь еще некоторые обстоятельства.

1).Россия - почти полуостров, окруженный двумя океанами; имеет выходы и во внутренние моря третьего океана - это тоже геополитические факты.

2). Россия - сугубо речная страна. Существует взаимосвязь (особенно в России) традиций речной и морской деятельностей. Согласно К. Хаусхоферу, речные образования занимают промежуточное положение (в типологическом смысле) между морскими и континентальными. Из 10 крупнейших рек Евразии (материка) 5 полностью или большей частью находятся в России, и все они впадают в моря на территории России. Тяготение населенных пунктов к рекам (в том числе к небольшим рекам) у русских сильнее, чем, например, у украинцев, белорусов и поляков. Необходимо отметить значение водного транспорта в освоении русскими Поволжья, Сибири, Дальнего Востока.

Если типизировать страны современного мира в соответствии с их положением по отношению к морю, необходимо выделить, кроме континентального и океанического типов, переходный, континентально-океанический. Россия относится именно к нему. В классической геополитике, а вслед за ней и в евразийстве (не только в раннем) необходимость резкого обособления, даже противопоставления морского и континентального геополитических типов, связана с представлениями о генезис е конфликта между морскими и континентальными странами. Этот конфликт рассматривается как следствие различного положения стран по отношению к морю. Если эти представления признать необоснованными (а признать их правильными, особенно в наше время, трудно), то и необходимость включения России в жесткий континентальный тип исчезает.

В постсоветское время, однако, имеется и геополитическая тенденция, согласующаяся с установками евразийства - интеграционные процессы (затрагивающие, в основном экономическую, но иногда и военно-политическую сферу), в которых участвуют, помимо России, Белоруссии и Армении, также республики Центральной (Средней) Азии и Казахстан. Многие факты постсоветского времени, а особенно события на Украине и кризис в отношениях с Украиной приводят к двум, отчасти взаимно дополнительным, отчасти взаимно альтернативным (как практические установки), выводам. 1. Отношения с бывшими республиками СССР крайне важны для России; 2. Эти отношения в нынешней геополитической ситуации уязвимы, и потому Россия более, чем когда-либо раньше, должна опираться на собственные силы.

Во времена ранних евразийцев в подобных утверждениях не было элемента альтернативности (или он был качественно иным), поскольку страны, ныне независимые, тогда были частями одного государства. Ранние евразийцы тяготели к идее самодостаточности страны в современных им границах. Идейный импульс раннего евразийства, воспринимаемый в наше время, скорее должен приводить к стремлению воссоздать единое государство (Российскую империю или СССР), чем к принципу самодостаточности России в современных границах. Учтем и наступательный дух евразийства (как раннего, так и более позднего), органично сочетающийся с симпатией к кочевникам, которые в основном завоеваниями известны истории.

Идею воссоздания Империи (в том или ином варианте) скорее следует признать нереалистичной (учитывая и конфликты с Грузией, с Украиной, и исход русских из Средней Азии - совсем не видно «братания», о котором говорили ранние евразийцы), а принцип самодостаточности, в духе «изоляционизма» В.Л. Цымбурского , отнести к современной России. Полезность развития отношений с республиками бывшего СССР при таком понимании не отрицается, но Россия должна вступать в эти отношения как страна, в ряде принципиально важных аспектов самодостаточная (например, в производстве основных видов продовольствия).

Таким образом (в современной геополитической ситуации - особенно), представления ранних евразийцев о значении различий между Морем и Сушей в формировании культур, государств и в генезисе межгосударственных конфликтов, как и недооценка значения морской деятельности для России, выглядят неубедительными. Эти представления не специфичны для евразийства, связаны с системой идей классической геополитики. Подходы П.Н. Савицкого, помогающие снизить отрицательные следствия высокой континентальности большей части территории России («принцип континентальных соседств», стремление к самодостаточности страны), актуальны и заслуживают развития, с оговорками, учитывающими иной территориальный объем страны и практическую невозможность, в долгосрочной перспективе, его радикального увеличения. Эти подходы также не специфичны для евразийства в том смысле, что допускают соединение с иными концептуальными системами.

Рецензенты:

Безруков Л.А., д.г.н., заведующий лабораторией георесурсоведения и политической географии Института географии им. В. Б. Сочавы СО РАН, г. Иркутск-33;

Никольский А.Ф., д.г.н., профессор кафедры экономики предприятия и предпринимательской деятельности Байкальского государственного университета экономики и права, Министерства образования и науки РФ, г. Иркутск.

Библиографическая ссылка

Попов П.Л. ОСНОВНЫЕ ИДЕИ КЛАССИЧЕСКОГО ЕВРАЗИЙСТВА В НАУЧНОМ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ НАШЕГО ВРЕМЕНИ // Современные проблемы науки и образования. – 2014. – № 5.;
URL: http://science-education.ru/ru/article/view?id=14522 (дата обращения: 01.02.2020). Предлагаем вашему вниманию журналы, издающиеся в издательстве «Академия Естествознания»

Сегодня мы очень часто слышим такой термин как евразийство. О нем говорят политики, журналисты и профессора университетов. Это понятие даже включили в название политико-экономического блока. Многие называют евразийство официальной идеологией Российской Федерации. Но несмотря на это большинство даже не знает, что по сути представляет оно из себя. В данной статье я расскажу о том, что это собственно такое, и как эта идеология появилась на свет.

Существует мнение, что евразийство возникло довольно стихийно, как следствие событий 1917 года. Это является правдой лишь отчасти. На самом деле, одной из предпосылок для возникновения этой идеологии, стала послереволюционная реальность, когда многие русские дворяне вынуждены были бежать за границу. Именно там многие из них задумались о судьбе своей Родины.

С другой стороны, евразийство собрало в себя многие предыдущие идеи о месте России в историческом процессе. Наибольшее влияние на него несомненно оказали взгляды славянофилов. Они верили, что Россия имеет свой, отличный от Запада путь, что Россия сама по себе уже является цивилизацией наравне с западной и другими. Но в то же время евразийцы отделяли себя от славянофилов, считая что идеи славянофильства слишком устарели. Одним из главных отличий славянофилов и евразийцев является рассмотрение последними монголо-татарского ига как положительного фактора в истории русско-евразийской цивилизации.

Еще одним важным фактором при возникновении евразийства стало, по мнению основателей, предательство Западом России. После Крымской, Русско-Японской и Первой мировой войны, стало ясно, что западные страны преследуют только свои личные интересы. Это подтолкнуло последователей идеи к выводу, что западное общество давно прогнило, что позволило еще сильнее противопоставить евразийскую духовность западному материализму.

Таким образом эта идеология вобрала в себя многие концепции предыдущих течений, дополнило и проработала их в рамках совершенно новой идеологии о русской цивилизации. А события первой половины XX века стали катализатором для возникновения евразийства.

Временем его возникновения следует считать 1920 год, когда Н.С. Трубецкой опубликовал книгу “Европа и человечество”. В ней он впервые противопоставил западную цивилизацию другим: «Интеллигенция европеизированных народов должна сорвать со своих глаз повязку, наложенную на них романогерманцами, освободиться от наваждения романо-германской идеологии. Она должна понять вполне ясно, твердо и бесповоротно: европейская культура не есть нечто абсолютное, а лишь создание ограниченной и определенной этнической или этнографической группы народов. Таким образом, европеизация является безусловным злом для всякого неромано-германского народа и истинное противопоставление есть только одно: романогерманцы – и все другие народы мира, Европа и Человечество».

Уже на следующий год вышел первый евразийский сборник «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев» написанный Н.С. Трубецким, П.П. Сувчинским, Г.В. Флоровским и П.Н. Савицким. Здесь евразийцы не только критиковали западный мир, но и впервые задали вопрос об особом месте русско-евразийской цивилизации.

В 1922 году вышел второй сборник получивший название «На путях. Утверждение евразийцев». Здесь была развита идея евразийской общности, а также затронут вопрос положительного влияния монгольского ига на становление Русского государства. Савицкий пишет: «Именно татаро-монголы с их нашествием дали России свойство организовываться военно, создавать государственно-принудительный центр, достигать устойчивости; они дали ей качество самой становиться могущественной ордой».

Так что же представляло из себя раннее евразийство? Это был некий симбиоз идей, возникших в результате противопоставления русско-евразийской цивилизации западной.

Оно включало в себя несколько важных аспектов:

1. Самобытность России. Последователи считали, что Россия это ни Европа, ни Азия. По их мнению, это ошибка географически разделять данные части света по Уралу, так как территория до и после этих гор не является ни тем ни другим, а носит совершенно другое название - Евразия.

2. Византизм. Евразийцы верили в основополагающее начало Евразии, как наследника Византии и считали Православие одним из главных элементов ее культуры.

3. Восточничество. Вера в положительное влияние орды, принятие восточных начал и ценностей.

5. Общеевразийский национализм. Евразийская цивилизация есть государство не только русское, но и тех народов, которые уже давно являются частью русско-евразийского мира, а так же тех кто близок к России идеологически. Савицкий пишет: «Евразийцы стоят на почве традиции. Россию-Евразию они воспринимают как единство. Дело заключается в том, чтобы найти в ее пределах должные формы сожительства наций. Евразийцы понимают Россию как «собор народов» и они уверены, что так называемые национальные особенности будут складываться в некую гармонию, будут порождать явления широкого и творческого общеевразийского национализма».

6. Вера в превосходство духовного над материальным.

7. Евразийцы считали что огромное влияние имеет географическое положение. Политику и менталитет в первую очередь определяет география.

8. Идея общеевразийского языкового союза. Данный союз обусловлен не генетическими, а историческими факторами. Так по мнению евразийцев, татарский язык фонологический намного ближе к русскому нежели польский, в силу давнего сожительства и симбиоза русской и татарской культур.

9. Природность исторического процесса объединения Евразии. Сама история подтверждает правильность евразийства. Так всякий раз после раздробления на множество мелких государств, Евразия всегда вновь объединяется в единое целое. Такими объединителями выступили в свое время и скифы, тюрки, монголы, русские и большевики.

10. Понимание революции 1917 года как неизбежного и необходимого события. Евразийцы, в отличии от других эмигрантов отказывались критиковать большевиков. Они верили, что крах империи неизбежен, и что большевики лишь еще одна часть общего исторического процесса формирования Евразии. В то же время евразийцы противопоставляли себя большевикам, считая марксизм западной идеологией, которая не может существовать в пределах континента. Одним из главных достижений революции по мнению евразийцев был окончательный выход России из-под европейского влияния.

11. Наличие социалистических идей. Несмотря на неприятие идей Маркса, евразийцы все же переняли некоторые аспекты социализма Так они верили что только государство способно и должно управлять экономикой и регулировать частную собственность. Н.Н. Алексеев говорил: «частная собственность есть привилегия. Государство должно не только регулировать порядок частной собственности, но оно призвано также сказать частному собственнику: если имеешь привилегию, хозяйствуй хорошо, располагай правами не во вред, а в общую пользу».

Несмотря на мощную идеологическую базу и хорошую организацию Евразийское Движение очень скоро пришло в упадок. Основными причинами были: неприятие евразийцев в эмигрантской среде, по причине поддержки ими революции, внутренние распри и участие многих сторонников в советской операции по слежке за эмигрантами “Трест”.

В 1928 году происходит раскол между идеологами евразийства и редакцией газеты “Евразия”. А к 1938 году эта идея окончательно уходит в спячку. По настоящему возродится евразийство только после распада СССР. С приходом Владимира Путина, Нурсултана Назарбаева и новых евразийцев евразийство эволюционировало, в нем появилось большое количество новых идей, многие старые идеи были переработаны.

В первую очередь прояснилось, что субъектом политической истории является не государственный строй, а только народ: «Когда мы говорим о стране, об исторической общности, о культуре, о форме специфической цивилизации, мы подразумеваем, что субъектом истории, который мы рассматриваем, является «народ». Типы государственности, хозяйственные механизмы, культурные модели, идеологические надстройки меняются, сменяют друг друга и поколения. Но нечто остаётся постоянным сквозь все эти трансформации. Эта постоянная величина, живая в течение долгих веков и на обширных пространствах, и есть народ. Говоря и думая о России, мы думаем не столько о государстве, сколько о той внутренней жизни Государства, которой является народ. Государство - лишь форма, народ - содержание”.

Важной частью обновленной теории евразийства является геополитика. А также это не просто философия о пути России, но идеология. Евразийство как “Четвертая политическая теория” ставится в один ряд с либерализмом, фашизмом и коммунизмом.

Виктор Раткин

первоначально идейно-мировоззренческое, затем также общественно-политическое движение, в основании к-рого лежала концепция Евразии как самостоятельного «географического и исторического мира» (Савицкий. 1927), расположенного между Европой и Азией и отличающегося от обеих в геополитическом и культурном плане. Как организованное движение Е. возникло к 1921 г. среди молодых интеллектуалов рус. эмиграции, выдвинувших программу преобразования всей системы культурных и мировоззренческих установок, результатом к-рого должно было стать духовное размежевание с Европой, призванное открыть для России и сопредельных стран, составляющих вместе Евразию, новый, свойственный только им путь духовного и общественно-политического развития.

История Е.

Впервые идеи Е. как четко выраженного направления мысли прозвучали публично 3 июня 1921 г. на заседании религиозно-философского кружка в Софии в докладах кн. Н. С. Трубецкого (1890-1938) и Г. В. Флоровского (1893-1979). В нач. авг. того же года вышел из печати сборник статей, озаглавленный «Исход к Востоку: Предчувствия и свершения» (Утверждение евразийцев; Кн. 1). По словам одного из авторов сборника, П. Н. Савицкого (1895-1968), статьи евразийского сборника резко отличались от подавляющего большинства совр. им произведений своим жизнеутверждающим тоном: связанные с революцией события в России авторы оценивали как решающий катаклизм всемирной истории, как нечто, открывающее «правду религиозных начал».

Основателями движения Е. и авторами сборника выступили 5 молодых рус. эмигрантов: кн. А. А. Ливен (1896-1949), впосл. священник, вдохновивший друзей на издание евразийского сборника, но ничего в нем не опубликовавший, лингвист и философ Н. С. Трубецкой, философ, богослов, историк культуры Г. Флоровский (впосл. священник), музыковед и публицист П. П. Сувчинский (1892-1985), географ и экономист Савицкий. Вскоре к ним присоединились историк лит-ры и лит. критик кн. Д. П. Святополк-Мирский (1890-1939), историк и философ Л. П. Карсавин (1882-1952), историк Г. В. Вернадский (1887-1973), правовед и философ Н. Н. Алексеев (1879-1964). Нек-рое время к евразийскому движению примыкали историк М. В. Шахматов (1888-1943), культуролог П. М. Бицилли (1879-1953) и др.

В своем развитии Е. прошло 3 этапа. 1-й - самый короткий, но самый плодотворный - продолжался до кон. 1923 - нач. 1924 г. В этот период основным предметом размышлений евразийцев являлось обоснование необходимости для России самобытного пути развития. Эта самобытность различным образом интерпретировалась ведущими представителями евразийского движения, поскольку уже при зарождении Е. его основоположники пытались согласовать по крайней мере 3 различные мировоззренческие установки: натурализм Савицкого, культуроцентризм Н. Трубецкого и христоцентризм Флоровского. Идеи каждого из участников движения оплодотворяли мысль остальных, позволяли почувствовать меру условности всякой формулировки и побуждали бережно относиться к общему духовному контексту мысли. В ранних евразийских произведениях трудно установить авторство отдельных идей, в то время как вызванная внешними причинами необходимость их жесткой систематизации и упрощения в итоге привела к нарушению взаимопонимания, а затем к расколу и деградации движения. Первоначальный успех Е. был обусловлен тем, что на раннем этапе существования движения евразийцы осознавали, что в России воспитанию масштабной личности и развитию страны может способствовать не политическая схоластика, а, по формулировке Флоровского, «Православие как путь творчества».

К сер. 20-х гг. происходит организационное оформление евразийского движения: к кон. 1924 г. на совещании в Вене был создан его руководящий орган - Высший евразийский совет во главе с Н. Трубецким, в совет также вошли руководители евразийских филиалов в др. странах: П. С. Арапов (Берлин), П. Н. Малевский-Малевич (Лондон, Нью-Йорк), Савицкий (Прага), В. А. Стороженко (Белград), Сувчинский (Париж). Вместе с тем основные идеи Е. стали подвергаться сомнению со стороны его основателей: в 1923 г. с Е. порывает Флоровский, открыто выразивший недовольство усилением политической составляющей движения (Блейн Э. Жизнеописание отца Георгия // Георгий Флоровский: Священнослужитель, богослов, философ / Пер. с англ. под ред. Ю. П. Сенокосова. М., 1995. С. 31). Внутри Е. начинается постепенное разделение на 2 основных направления - «правое» и «левое». К числу наиболее известных «правых» евразийцев принадлежали Алексеев, Я. А. Бромберг, Савицкий, Н. Трубецкой, К. А. Чхеидзе и др. Костяк «левой» группы составляли евразийцы «второго поколения»: Карсавин, Святополк-Мирский, Сувчинский, С. Я. Эфрон и др. Теоретические евразийские семинары «левых» проходили в мест. Кламар под Парижем, в связи с чем появилось их название - «кламарская группа»; возникший между «правыми» и «левыми» евразийцами раскол получил наименование «кламарский раскол» (см.: Макаров. 2006. С. 106).

После отхода в кон. 20-х гг. от активного участия в движении Н. Трубецкого место идейного вождя занял Карсавин, но и он позднее заявил о разрыве с Е. Наиболее очевидной причиной упадка евразийского движения явилась постепенно сформировавшаяся у нек-рых представителей Е. убежденность в том, что движению следует переориентировать свою деятельность с философско-культурологической на чисто пропагандистскую и ориентироваться на массового читателя, не обладающего высоким культурным уровнем. Тогда же евразийское движение стало объектом внимания ГПУ, к-рое сочло выгодным для советского режима широкое распространение евразийских идей, поскольку Е. было альтернативой идеям белой эмиграции, стремившейся реставрировать Российскую империю, и примирительно относилось к коммунистической власти. Так., евразиец Чхеидзе даже выражал надежду на то, что постепенно удастся преобразовать большевистскую партию в партию Е. Сотрудникам советской разведки удалось постепенно проникнуть в евразийские круги и убедить их лидеров, что внутри Советской России повсеместно организованы тайные евразийские орг-ции, к-рые нуждаются в идейном руководстве со стороны эмигрантов, вслед. чего деятельность движения стала предельно политизирована. В янв. - февр. 1927 г. Савицкому при участии ГПУ была организована «нелегальная» поездка в СССР для ознакомления с внутрироссийской ситуацией и новыми «евразийцами» - он до конца дней был убежден, что действительно встречался в СССР с представителями Е., тогда как в действительности это были агенты ГПУ (Макаров, М атвеева . 2007. С. 125). В 1924 г. евразийцы получили безвозмездно от брит. подданного Сполдинга крупную сумму денег, которая была направлена на формирование политической организации. Активность евразийцев возросла сразу по неск. направлениям: организовывались печатные издания, кружки, семинары; в 1927 г. была создана даже военная орг-ция евразийцев.

2-й этап завершился началом издания в нояб. 1928 г. в Париже газ. «Евразия», к-рая выходила 10 месяцев под редакцией «левых» евразийцев Сувчинского, Арапова, Эфрона, Карсавина, Малевского-Малевича, Святополк-Мирского и заняла откровенно просоветскую позицию, что вызвало раскол внутри Е. и утрату им влияния в эмигрантских кругах. Выпуск газеты повлек за собой выход из орг-ции ее идейного вдохновителя Н. Трубецкого, а также дискредитацию Е. в глазах эмигрантской общественности. Савицкий, Алексеев и Чхеидзе опубликовали протест против издания, к-рое претендовало на то, чтобы быть рупором Е., впосл. они добились прекращения финансирования газеты, что в окт. 1929 г. привело к ее закрытию. В 1928 г. с резкой критикой Е. в ж. «Современные записки» выступил Флоровский, обвинивший евразийцев в отходе от первоначально провозглашенных задач (Флоровский. 1928). В кон. того же года Высший евразийский совет распался. В янв. 1929 г. был образован Евразийский распорядительный комитет во главе с Савицким; в 1931 г. состоялся 1-й евразийский съезд, избравший Центральный Комитет евразийского движения под председательством Савицкого. В это время происходило также постепенное изменение качественного состава Е.- на смену «ученым» приходит эмигрантская молодежь. В сер. 30-х гг. сходит на нет деятельность «левых» евразийцев, многие из них возвратились в СССР, где, несмотря на их сочувственное отношение к советской власти, были подвергнуты репрессиям.

В 20-30-х гг. для распространения и пропаганды своих идей евразийцами было выпущено помимо 1-го сборника «Исход к Востоку» еще 6 с общим наименованием серии «Утверждение евразийцев»: Кн. 2 - «На путях» (Берлин, 1922); Кн. 3, 4, 5 - «Евразийский временник» (Берлин, 1923, 1925, П., 1927); Кн. 6 - «Евразийский сборник» (Прага, 1929); Кн. 7 - «Тридцатые годы» (П., 1937). С 1929 по 1937 г. выходили сборники статей под названием «Евразийские хроники» (Берлин, Прага, Париж), первые 5 сборников изданы в литографированном виде; выпускались также «Евразийские тетради» (П., 1934-1936. Вып. 1-6), «Евразиец» (Брюссель, 1929-1935. Вып. 1-25). В разное время евразийские кружки функционировали в Париже, Праге, Берлине, Брюсселе, на Балканах и в Прибалтике.

3-й и последний этап существования Е. завершился в 1939 г. в результате ввода в Чехословакию герм. войск. В этот период евразийская орг-ция сохранялась в основном усилиями Савицкого. Главным итогом деятельности евразийцев на этом этапе являются не столько время от времени возобновлявшиеся печатные издания, сколько их обширная переписка, в к-рой анализируются успехи и неудачи движения и раскрывается широкий интеллектуальный и духовный контекст, вне к-рого движение не может быть понято и по достоинству оценено.

Большое значение в истории рус. эмиграции имела общественнно-политическая деятельность нек-рых представителей Е., не связанная прямо с евразийскими идеями. В 1932 г. Савицкий принимал активное участие в организации Русского обороннического движения (РОД), основной задачей которого признавалась идеологическая и практическая помощь СССР ввиду военной угрозы со стороны Германии и Японии. В заявлении, поданном на имя И. В. Сталина 5 янв. 1947 г., Савицкий писал: «В ходе... выступления (в 1934 в Праге. - А. С. )... я заявил, что и лично готов взять винтовку в руки и с винтовкою в руках защищать рубежи Советского Союза от всякого враждебного на них покушения. Перед лицом опасности, которая грозила тогда нашему Отечеству... я призывал к твердому стоянию на обороннических позициях каждого верного своей Родине русского, в том числе и эмигрантов» (ЦА ФСБ России. Д. Р-39592. Л. 125). Непосредственное участие в деятельности обороннического движения принимали также евразийцы А. П. Антипов, Чхеидзе и Алексеев. Однако, несмотря на просоветскую деятельность в годы второй мировой войны, после ее окончания мн. евразийцы были подвергнуты репрессиям: в 1945 г. пражской опергруппой «Смерш» были арестованы 4 участника пражской евразийской группы: Антипов, Савицкий, Чхеидзе и И. С. Белецкий; они были депортированы в СССР и провели долгие годы в лагерях. Именно в мордов. лагере возникли первые контакты между Савицким и Л. Н. Гумилёвым, получившие продолжение в Чехословакии, куда Савицкий вернулся после освобождения в 1955 г. По свидетельству И. П. Савицкого, сына П. Савицкого, последний до конца оставался убежденным сторонником евразийских концепций, считал их своим наиболее весомым вкладом в науку и был уверен, что Е. является программой на будущее, к-рой суждено когда-нибудь быть реализованной.

В СССР интерес к Е. возродился в кон. 80-х гг. XX в., прежде всего благодаря публикациям и выступлениям Гумилёва (состоявшего в 60-х гг. в переписке с Савицким), к-рый называл себя «последним евразийцем» (см.: Гумилев Л. Н. Заметки последнего евразийца // Наше наследие. 1991. № 3. С. 19-34), а также благодаря открывшемуся доступу к архивным материалам по истории Е., собранным П. Савицким (ГАРФ. Ф. Р-5783. Фонд П. Н. Савицкого). Новый всплеск интереса к Е., приведший к образованию целого ряда неоевразийских движений, возникает в 90-х гг. вслед. распада СССР, став одной из форм поиска новой культурной, национальной и исторической идентичности в России и в ряде стран СНГ. При этом наибольший интерес у представителей неоевразийства вызывают геополитические идеи классического Е., тогда как религ. составляющая евразийского учения (и прежде всего признание Православия духовным центром рус. культуры и жизни) до сих пор не получила должного внимания и дальнейшего развития.

А. В. Соболев

Идейное содержание Е.

Имеет достаточно глубокие корни и восходит к рус. интеллектуальным движениям нач. XX в., а также к историческим и философским построениям представителей славянофильства (особенно раннего, в частности, прослеживается связь Е. с некоторыми идеями А. С. Хомякова), Н. Я. Данилевского , К. Н. Леонтьева , В. Ф. Эрна и В. О. Ключевского . В 1913 г. Г. Вернадский в результате занятий историей Московской Руси и исследований роли монг. завоевания в рус. истории пришел к выводам, совпадающим с основными положениями буд. Е. В 1920 г. Н. Трубецкой издал в Софии небольшую брошюру «Европа и человечество», в к-рой, по собственному признанию, высказал мысли, сложившиеся «уже более 10 лет тому назад» (Трубецкой Н. С. Европа и человечество // Он же. 2007. С. 81). Книга Трубецкого пронизана общим для буд. евразийцев антизападническим настроением. В частности, он отмечал внутренне присущую европ. культуре агрессивность, нашедшую оформление в идеологии европоцентризма. Подпадающие под влияние этой идеологии сопредельные культуры приобретают определенный «комплекс неполноценности» и ставят себе ложную задачу догнать Запад. Трубецкой указывал на пагубность для неевроп. народов процесса навязывания чуждой им европ. культуры, поскольку это лишает автохтонные культуры их творческого потенциала. Претензии культуры, развитой романо-германскими народами, на универсальность и «всечеловечность», по мнению Трубецкого, лишены всякого основания: «Европейская культура не есть культура человечества» (Там же. С. 87). Каждая культура представляет самостоятельную ценность и не может рассматриваться как низшая или высшая по отношению к другой. Поэтому правильная постановка задачи развития заключается не в погоне за якобы передовыми народами, а в самопознании, в наиболее полной реализации народом собственной культурной уникальности. Савицкий развивал зачатки евразийских взглядов в 1916 г. в связи с работами по оценке перспектив индустриального развития России.

Ключевые идеи Е. были эксплицитно выражены уже в сб. «Исход к Востоку». В предисловии к сборнику дана картина мировой катастрофы, более всего проявляющейся в духовной смерти Запада и разрушении прежней России. Выход из этой катастрофы, по мнению авторов сборника, возможен лишь на пути обращения к Востоку, в отличие от Запада сохранившему творческие силы и способному дать новый импульс к развитию культуры. Наряду с этим в предисловии вводится понятие «евразийцы»: «Русские люди и люди народов «Российского мира» не суть ни европейцы, ни азиаты. Сливаясь с родною и окружающей нас стихией культуры и жизни, мы не стыдимся признать себя - евразийцами» (Исход к Востоку. 1921. С. VII). Отличающиеся большим стилистическим и смысловым разнообразием статьи представляют собой разработку отдельных тем, близких тому или иному автору. В частности, Флоровский и Сувчинский сосредоточились на фундаментальной и широкой критике безнадежно рационалистичного, опустошенного войной и умирающего Запада, а также на анализе катастрофы рус. истории и общественного развития, приведшей к беспрецедентной жестокости коммунистической революции. Статьи Савицкого и Н. Трубецкого, напротив, имели скорее не ретроспективный, а перспективный характер, будучи посвящены теоретической разработке понятия «Евразия». В ст. «Миграция культуры» Савицкий выстроил теорию климатически-географического смещения мировых геополитических центров в исторической перспективе и попытался доказать, что культурное и политическое лидерство в мире с необходимостью должно перейти от Европы к территории европ. части России и Зап. Сибири; в ст. «Континент-Океан» он предложил оригинальную концепцию «континентальной экономики», созданную с учетом географического положения Евразии. Н. Трубецкой в ст. «Верхи и низы русской культуры» выделил особый евразийский культурный тип, сформировавшийся в результате интеграции слав. и туранской культуры и резко отличающийся по своим основным чертам от европейского; в ст. «Об истинном и ложном национализме» он подверг критике различные формы неверного националистического сознания и задал основные характеристики необходимого для построения и сохранения евразийской культуры «истинного национализма», к-рый должен быть всецело основан на самопознании народа и следствием которого является перестройка национальной культуры в духе самобытности. Программные работы Савицкого и Н. Трубецкого по сути определили 2 основных вектора дальнейшего развития евразийских идей: геополитический и историко-культурный (ср.: Riasanovsky . 1967. P. 61). В последующих сочинениях обозначенные в 1-м сборнике проблемы разрабатывались евразийскими авторами более подробно, постепенно сложившись в поддающуюся реконструкции систему взглядов.

Географические исследования

Савицкого являлись важнейшей составляющей научного базиса евразийской теории. По утверждению Савицкого, Евразия представляет собой замкнутый и самодостаточный «географический мир», «Срединный материк», единство к-рого не нарушается Уральскими горами. Собственно территорию Евразии составляют 3 равнины: Восточно-Европейская («Беломорско-Кавказская»), Западно-Сибирская и Туркестанская (см.: Вернадский. 2000. С. 23). Для доказательства географического единства Евразии Савицкий разработал теорию горизонтальных географических и климатических зон. Он выделял 4 подобные зоны: пустыню, степь, лес и тундру, формирующие как бы вытянутые по линии «восток-запад» полосы. Сферическое устройство Земли делает юж. полосы более обширными, чем северные. В свою очередь крупные географические зоны подразделяются на более мелкие, каждая из к-рых характеризуется особым сочетанием растительности и почвы. Чтобы объяснить географическую самодостаточность Евразии, Савицкий разработал теорию «географической симметрии юг-север». По его мнению, тундра на севере симметрично соотносится с пустыней на юге, болота и леса - со степью и т. д. Сердцевиной этой симметрии является степь: по мысли евразийцев, кто владеет степью, тот владеет Евразией. Взаимная упорядоченность природных зон делает Евразию «замкнутым единством» и позволяет ей определенным образом влиять на культурное формирование населяющих ее народов. Для указания на подобное влияние Савицкий ввел термин «месторазвитие». Это выражение должно было указывать на то, что природная окружающая среда не только претерпевает нек-рые изменения в результате деятельности людей, но и сама определенным образом влияет на формирование культурной и общественной жизни населяющих ее народов. По утверждению Савицкого, месторазвитие является более важным фактором формирования культуры, чем генетический фактор происхождения ее носителей. Месторазвитие формирует расу, к-рая затем в соответствии с этим влиянием создает для себя стабильную культурную среду, постепенно складывающуюся в особый культурный тип. Т. о., согласно Савицкому, евразийский культурный тип (добавленный Савицким к традиц. 10 культурным типам Данилевского) имеет корни в Евразии как в среде обитания принадлежащих к нему народов, а потому может должным образом развивать свой творческий потенциал, лишь реализовывая возможности, заложенные в особенностях его месторазвития (Савицкий. 1927. С. 30, 32-39, 47, 50-57).

Культурно-лингвистическое обоснование Е.

подробно было проведено в работах Н. Трубецкого. Согласно Трубецкому, понятие «индивидуальность» применимо не только к личности, но также и к народу. Чувство национальной принадлежности, объединяющее людей в единый народ, позволяет описывать народы как многоличностные индивидуальности. В свою очередь Евразия, будучи населена мн. этнически отличающимися друг от друга народами, к-рых объединяет чувство принадлежности к общему географическому и культурному пространству, может быть определена как многонациональная индивидуальность (Трубецкой . 1924. С. 4), население к-рой есть одна «многонародная нация» (Он же. Общеевразийский национализм // Евразийская хроника. П., 1927. Вып. 9. С. 28), скрепленная единой культурой. Именно укорененная в национальном самосознании культура, согласно евразийцам, определяет «лицо» народа и перспективы его развития. Исходя из таких представлений, Флоровский был готов определить «тот отправной пункт, из которого развивается вся система утверждений» евразийцев как «примат культуры над общественностью», т. е. над политическими и социальными реалиями (см.: Флоровский Г. П. Письмо к П. Б. Струве об евразийстве // РМ. 1922. Кн. 1/2. С. 267-274).

Общее понимание евразийцами термина «культура» и их отношение к разнообразным учениям о «культурном прогрессе» выразил Савицкий: «Евразийцы примыкают к тем мыслителям, которые отрицают существование универсального прогресса. Это определяется... концепцией «культуры». Если линия эволюции разно пролегает в разных областях, то не может быть и нет общего восходящего движения, нет постепенного общего совершенствования: та или иная культурная среда... совершенствующаяся в одном и с одной точки зрения - нередко упадает в другом и с другой точки зрения. Это положение приложимо, в частности, к «европейской» культурной среде: свое научное и техническое совершенство она купила, с точки зрения евразийцев, идеологическим и более всего религиозным оскудением» (Савицкий П. Н. Евразийство // Евразийский временник. 1925. Кн. 4. С. 13-14). Исходя из такого понимания «культуры», сторонники Е. признавали равноценность культур различных народов, указывая на то, что романо-герм. культура Запада не может и не должна считаться мерой уровня «цивилизованности» др. народов (ср.: Трубецкой. 1920. С. 6, 13). Отвергая стремление привести все культуры к «общему знаменателю» универсальной европ. культуры, евразийцы считали, что особенности и оригинальность к.-л. отдельной культуры лишь повышают ее значимость.

По мнению Н. Трубецкого, возникновение и развитие особой рус. культуры связано с взаимопроникновением 2 культурно-этнических общностей: славянства и туранского Востока (т. е. народов урало-алтайской группы: угро-финнов, тюрков, монголов и др.), более того, связи вост. славян с азиат. народами были гораздо более важными для формирования рус. культуры, чем их связи с зап. славянами. В подтверждение этого тезиса Н. Трубецкой приводил элементы исконной славяно-туранской культуры, сохранившиеся у рус. «низов»: оригинальное ритмическое строение народной музыки и танца, туранские элементы в прикладном народном творчестве, особые черты характера (прежде всего «удаль», безрассудная отвага), несвойственные зап. славянам и непонятные народам Запада. Согласно евразийцам, на рус. культуру последовательно влияли Юг, Восток и Запад. Определяющее влияние на формирование рус. культуры оказало восприятие Православия от Византии (Юг): «Византийское наследство вооружило русский народ нужным для создания мировой державы строем идей» (Вернадский. 2000. С. 33). Однако унаследованный от Византии потенциал правосл. государствообразующей культуры остался бы нереализованным, если бы не влияние Востока, ставшее следствием монг. завоевания рус. земель. Именно «сплав» этих 2 влияний создал особый культурный тип, вплоть до XVIII в. успешно противостоявший попыткам Запада ассимилировать его. Нарушение внутреннего культурного единства народа евразийцы считали главной причиной, приведшей к плачевному состоянию совр. им России; выход из этого кризиса возможен только один - воссоздание самобытной культуры на основе визант. веры и туранской государственности.

Особую культурную миссию России-Евразии евразийцы видели в преодолении противоречий и несогласий между локальными культурами Востока и Запада, в ее объединительном потенциале: «Только в той мере, в какой Россия-Евразия выполняет свое призвание, может превращаться и превращается в органическое целое вся совокупность разнообразных культур Старого Материка, снимается противоречие между Востоком и Западом» (Савицкий П. Н. Географические и геополитические основы евразийства // Он же. 1997. С. 297). Подлинное единство Евразии - культурное, поэтому «задачи объединения суть задачи культурного творчества» (Там же). По мысли Вернадского, «сила русской стихии в евразийском мире не может держаться на внешнем принуждении и регламентации внешних рамок. Сила эта в свободном культурном творчестве» (Вернадский. 2000. С. 262). Это творчество должно играть объединительную и примирительную роль: «В лице русской культуры в центре Старого Света выросла к объединительной и примирительной роли новая самостоятельная сила. Разрешить свою задачу она может лишь во взаимодействии с культурами окружающих народов. В этом плане культуры Востока столь же важны для нее, как и культуры Запада. В подобной обращенности одновременно и равномерно к Востоку и Западу - особенность русской культуры и геополитики» (Савицкий П. Н. Географические и геополитические основы евразийства // Он же. 1997. С. 297).

Н. Трубецкой для обоснования культурологических идей использовал также собственные разработки по фонологии и компаративной лингвистике, утверждая, что в рамках праиндоевроп. языка праслав. диалект был ближе к праиранскому (т. е. к туранскому), чем к зап. диалектам. Примыкавший некоторое время к евразийцам Р. О. Якобсон (1896-1982), исследуя географическое распределение языков, пришел к выводу, что существуют не только «языковые семьи», но и особые «языковые общности», какой и является Евразия. Это подтверждается тем фактом, что евразийские языки имеют определенные черты сходства, отсутствующие у др. языков Европы и Азии, пусть даже родственных им по др. признакам (см.: Якобсон . О фонологических языковых союзах. 1931).

Экономическое учение Е.

развил Савицкий, исходя из географических и культурологических предпосылок. В соответствии с его разработками экономическая модель развития крупных континентальных гос-в отличается от модели, применимой к странам, имеющим свободный выход к морям (или океанам) или окруженным ими. Для экономического развития континентальных стран важнейшим является не развитие внешней морской торговли, а наращивание экономических взаимосвязей между соседствующими континентальными регионами: «В осознании «континентальности» и в приспособлении к ней - экономическое будущее России» (Савицкий П. Н. Континент-Океан // Исход к Востоку. 1921. С. 125). Считая континентальные гос-ва самодостаточными в экономическом смысле, Савицкий полагал, что их экономическое развитие должно быть направлено не вовне, а внутрь: в частности, наиболее важным фактором развития рус. экономики он признавал не торговлю с отдаленными странами, а развитие собственной промышленности и сельского хозяйства, создание внутренних замкнутых экономических циклов. Для этого Савицкий считал необходимым создание децентрализованной промышленности, сконцентрированной не в одной, а во мн. равноудаленных промышленных зонах, что помимо решения основной задачи - освоения природных богатств территории - могло бы также оказать положительное влияние на развитие отдаленных областей России (Савицкий. 1932. С. 11, 93, 168). Затрагивая вопрос о форме собственности, Савицкий отмечал, что наиболее подходящим для Евразии было бы сочетание гос. и частной собственности. Частная собственность, согласно Савицкому, является оплотом любого хозяйства, поэтому «не марксова экспроприация, но «хозяйское ценение хозяйства» есть... основной факт экономической сферы» (ГАРФ. Т. 5783. Оп. 1. Д. 357. Л. 38). Вместе с тем гос. регулирование и финансирование всегда будут необходимы для координации между удаленными регионами страны, равно как и для различных хозяйственных проектов, требующих долгого времени и больших ресурсов для их осуществления (напр., дорожного строительства) (Савицкий П. Н. К вопросу о государственном и частном начале промышленности // Евразийский временник. 1927. Кн. 5. С. 285-308). Савицкий отмечал положительное значение проводимого советским правительством курса на индустриализацию для экономического развития России, а также важность и полезность «внутренне-организующих черт» СССР, однако считал, что, если бы подобные процессы происходили без участия большевиков, они оказались бы куда менее болезненными и тягостными для страны.

Исторические построения

идейно связанные с Е., разрабатывались гл. обр. Г. Вернадским. По его утверждению, история является самопроизвольно разворачивающимся процессом: «Исторический процесс стихиен: в основе своей он приводится в движение глубоко заложенными в нем силами, не зависящими от пожеланий и вкусов отдельных людей» (Вернадский. 2000. С. 21). Ход этого процесса определяется 2 факторами: психологическим и физическим воздействием определенного народа на географическую среду обитания и обратным воздействием среды обитания на формирование народа: «Каждая народность оказывает психическое и физическое давление на окружающую этническую и географическую среду. Создание народом государства и усвоение им территории зависит от силы этого давления и от силы того сопротивления, которое это давление встречает. Русский народ занял свое место в истории благодаря тому, что оказывавшееся им историческое давление было способно освоить это место» (Там же. С. 22). Поскольку рус. месторазвитие состоит гл. обр. из степных и лесных природных зон, взаимодействие между ними и определило особый ход рус. истории.

Одним из важнейших элементов евразийской исторической концепции была также идея «ритмов истории» или «периодической ритмичности государственно-образующего процесса». Согласно Вернадскому, процесс образования гос-в на евразийских территориях обусловливается последовательно сменяющими друг друга стадиями унификации и дезинтеграции: крупные гос. образования (Скифская держава, Гуннская империя, Монгольская империя, Российская империя и СССР) распадаются на мелкие гос-ва, к-рые затем вновь объединяются.

Наряду с цикличностью особое внимание евразийцы уделяли преемственности типологически общих сквозных структурных компонентов в истории Евразии - «исключительно крепкой государственности», «сильной и жесткой правительственной власти», «военной империи», обладающей достаточно гибкой социальной организацией, авторитаризма, опирающегося на почву и потому не отрывающегося от своего народа. В тех случаях, когда к.-л. из перечисленных принципов нарушался, единая евразийская государственность подвергалась угрозе распада (удельные усобицы, смутное время, канун революции и т. д.). С внутренней стороны для сохранения такого единства евразийцы считали необходимым наличие у народа единого, целостного и органичного миросозерцания, к-рое представляло бы собой осознание народом своего месторазвития как исторической и органической целостности.

Рассматривая процесс формирования рус. государственности, евразийцы подчеркивали 2 важнейших фактора, определившие ход рус. истории: заимствование из Византии правосл. культуры и формирование гос. структуры, обусловленное монг. игом. Последнее неизменно получало положительную оценку в трудах евразийцев: согласно Савицкому, «без «татарщины» не было бы России» (Савицкий. 1922. С. 342). По утверждению евразийцев, татары оказались «нейтральной» культурной средой: они не замутили «чистоты русского национального творчества», но сыграли важнейшую положительную роль, поскольку «они дали России свойство организовываться военно, создавать государственно-принудительный центр, достигать устойчивости» (Там же. С. 343-344). В этой связи Вернадский указывал на пример св. блгв. кн. Александра Невского, к-рый, с одной стороны, оказывал жестокое сопротивление герм. и швед. рыцарям, несшим с собой зап. (католич.) культуру, а с др. стороны - призывал к поиску компромиссов в отношениях с монголо-татар. завоевателями, религ. политика к-рых отличалась терпимостью и индифферентностью к локальным религ. взглядам: «Глубоким и гениальным наследственным историческим чутьем Александр понял, что в его историческую эпоху основная опасность для Православия и своеобразия русской культуры грозит с Запада, а не с Востока, от латинства, а не от монгольства. Монгольство несло рабство телу, но не душе. Латинство грозило исказить самое душу» (см.: Вернадский Г. В. Два подвига Святого Александра Невского // Евразийский временник. 1925. Кн. 4. С. 318-337). Вернадский полагал, что проявлявшееся в подобной политике гос. мышление Александра Невского было направлено на то, чтобы укрепить культурную укорененность рус. народа в Православии, восприняв при этом от татар то, что те могли дать в области гос. строительства: «Александр видел в монголах дружественную в культурном отношении силу, которая могла помочь ему сохранить и утвердить русскую культурную самобытность от латинского Запада» (Там же). Согласно Н. Трубецкому, под видом усвоения визант. гос. идей на самом деле усваивалась монг. идея государственности, так что по сути никакого свержения монг. ига не было, а имело место «не обособление России от власти Орды, а распространение власти хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву» (Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана: Взгляд на рус. историю не с Запада, а с Востока // Он же. 2007. С. 315). Т. о., по общему мнению евразийцев, Московское царство заступило место монголов и приняло на себя их культурно-политическое наследие. Именно творческое восприятие опыта гос. строительства монголов, помещенное на почву рус. Православия, позволило создать устойчивое и культурно монолитное Московское царство, где в силу общности религ. начал не существовало культурно-мировоззренческих различий между «верхами» и «низами».

Разделение «верхов» и «низов» евразийцы связывали с др. переломным моментом рус. истории - эпохой петровских реформ, к-рым Е. давало резко негативную оценку. Ориентация имп. Петра I на стремительное переустройство России по европ. образцам привела к краху национально-мировоззренческого единства рус. народа: Церковь постепенно превращалась из живого организма в один из органов гос. аппарата, между «верхами» и «низами» образовывалась культурная, а впосл. и религ. пропасть (обусловленная отходом высшей части общества от правосл. религ. ценностей), рус. имперская политика становилась антинациональной и нехрист., происходило вовлечение России в чуждую ее интересам европ. политику, следствием к-рого оказалась, в частности, приведшая к окончательному краху гос. системы первая мировая война. По мысли евразийцев, неверный курс внешней политики (нацеленность на интеграцию в Европу) и пагубное расслоение общества внутри России закономерно привели к глубокому кризису всей общественно-политической жизни страны, который мог разрешиться лишь революционным путем.

Общественно-политические концепции Е.

находились в тесной связи с их историческими воззрениями и представляли собой определенное проецирование этих воззрений на совр. им ситуацию. Оценивая совершившуюся рус. революцию, евразийцы признавали ее закономерность и неизбежность: революция была попыткой народа отбросить чуждую культуру, навязанную ему в результате провозглашенного Петром Великим курса на европеизацию России. Поспешная европеизация расколола основывавшееся на религиозно-национальной традиции и необходимое для гармоничного существования и развития любого гос-ва единство «верхов» и «низов» общества - народ оставался верен традиц. религ. культуре, в то время как высшие классы все более отдалялись от народа и его культуры, стремясь стать настоящими «европейцами». По мнению Сувчинского, подобные процессы привели к разделению образованных и правящих слоев общества на 2 класса, одинаково находившиеся под влиянием зап. идей: бюрократию и интеллигенцию. Бюрократия (правящие круги) пыталась воплотить в жизнь зап. идею идеальной гос. машины, интеллигенция стремилась осуществить зап. идеалы либерализма и социализма; согласно Н. Трубецкому, «для одних дороже всего была Россия как великая европейская держава... для других дороже всего были «прогрессивные» идеи европейской цивилизации» (Трубецкой Н. С. Мы и другие // Он же. 2007. С. 481-482). Однако искусственность и неорганичность для рус. культуры обеих идей привели к возрастанию культурного разрыва в обществе, повышению социальной напряженности и в конечном счете - к революции. Т. о., виновными в революции были и интеллигенция, и «правящие слои».

Пытаясь понять значение совершившейся революции, сторонники Е. находили в ней как положительные, так и отрицательные моменты. Согласно евразийцам, в революционных потрясениях выявились глубинные стихийные силы рус. народа и наметился путь самобытного развития России, в качестве важных составляющих к-рого евразийцами рассматривались нек-рые явления советской действительности: изоляция от Запада, активное взаимодействие с азиат. народами, укрепление чувства мирового призвания России, гибель индивидуализма и торжество коллективистских идеалов, приход к власти «людей из народа». Главную негативную черту большевистского режима представители Е. видели в полном попрании им религ. идеалов, в сознательном уничтожении всего пласта религ. культуры народа. Негативно оценивались в Е. также жестокие формы советского политического деспотизма, отсутствие терпимости к инакомыслящим, моральное и физическое уничтожение несогласных.

Сторонники Е. неизменно отвергали предъявляемые их оппонентами упреки в том, что они «оправдывают» или «приемлют» революцию, указывая на то, что они «не то что «приемлют», а учитывают революцию», и вместе с тем пытаются найти ее исторические корни, поскольку, по словам Флоровского, «сводить всю революцию на злоумышления партийных коммунистов это значит, во-первых, отказываться от ее объяснения... а во-вторых - избавлять себя от необходимости творческой и духовной борьбы с нею» (Флоровский . 1926. С. 132). По мысли евразийцев, власть большевиков, будучи тяжелым испытанием для народа, тем не менее принесла определенную пользу: «Большевики во многом работают на своих противников... потому что многие их мероприятия... приводят к итогам, прямо обратным их умыслу» (Там же. С. 133). Показательным примером этого Флоровский считал гонения на правосл. Церковь: задуманные для ее уничтожения, они в действительности послужили тому, «что в горниле мученичества просветлела русская душа и закалилась русская вера», так что «в СССР русская Церковь процвела, как жезл Ааронов, вряд ли не больше, чем в Петербургской России» (Там же). Т. о., говоря собственными словами евразийцев, они были готовы смириться «перед революцией как перед стихийной силой», простить «все бедствия разгула ее неудержимых сил», но неизменно указывали на необходимость предать проклятию «сознательно злую ее волю, дерзновенно и кощунственно восставшую на Бога и Церковь» ([Трубецкой Н. С. Предисл. к сб.] // Исход к Востоку. 1997. С. 50).

Несмотря на признание отдельных положительных моментов большевистского правления, евразийцы считали, что в целом его бездуховность пагубна для России, и потому призывали к вполне конкретным (как теоретическим, так и практическим) шагам по изменению внутрироссийской политической ситуации: «Россию... надо освобождать, завоевывать и отбивать в духе» (Флоровский. 1926. С. 133). В связи с этим мн. последователями Е. разрабатывались различные программы предполагаемого «постбольшевистского» устройства общественно-политической жизни.

Примыкавший к Е. историк М. Шахматов, занимаясь развитием рус. идеи государственности, пришел к выводу, что идеалом политического устройства в рус. культуре является «государство правды», а не западноевроп. «государство закона», «правовое государство». Персонификацией рус. идеала гос-ва был правосл. царь, важнейшим моментом деятельности к-рого Шахматов считал не обеспечение материального благополучия народа, а заботу о его духовном спасении (Шахматов М. Подвиг власти: Опыт по истории гос. идеалов России // Евразийский временник. 1923. Кн. 3. С. 56). Исходя из подобной идеализации, евразийцы предлагали ряд элементов надлежащего гос. устройства России. В соответствии с программой 1925 г., озаглавленной «Что надо сделать?», новое рус. гос-во должно быть правосл. царством, причем царь должен быть избран, а в дальнейшем сам предлагать себе преемника. В правлении царь должен опираться на особый класс «избранных правителей», реализующих «демотический» характер власти (в отличие от демократической такая власть не должна избираться всенародно, однако должна быть ориентирована на заботу о народном благе). Будучи главой «избранных правителей», царь призван заботиться о процветании Православия как государствообразующей идеи и следить за соблюдением демотического принципа правления.

Наиболее значимую роль в разработке политических концепций Е. и политизации движения сыграл Карсавин. Так, идея Н. Трубецкого о народе как индивидуальности получила политическое преломление в разработанной Карсавиным концепции «соборной» или «симфонической» личности. Критикуя понятие формального закона из-за его лишенности творческой моральной силы, Карсавин на первое место ставил идею соборности, к-рая предполагает тесное внутреннее (а не только внешнее) единство соединенных общим мировоззрением людей, подлинное народное единство. Всякое проявление индивидуальности и эгоистичное самовыражение человека противоречат такой идее соборности и нарушают ее, а потому должны быть максимально редуцированы. Личность может рассматриваться лишь во множественности, как входящая в целостную иерархию более сложных симфонических личностей - социальных групп, народов, культур. Высшей формой соборности и ее идеалом является Церковь как «особая и высшая симфоническая личность».

Надлежащее соотношение между «общим» и «индивидуальным» в общественной жизни должно поддерживаться специальным классом избранных руководителей, к-рый евразийцы называли «правящий отбор» или «правящий слой» (позднее этот же термин использовал Л. Гумилёв), он «идейно-культурно» и «политически» руководит народом (ср.: Сувчинский П. П. О ликвидации и наследии социализма // Евразийская хроника. П., 1927. Вып. 7. С. 14). Алексеев для обозначения того же класса руководителей гос-ва ввел термин «государственные слуги», указывая, что зап. система политических партий неприменима для Евразии и должна быть замещена представлением об особом классе людей, «служащих интересам народа» (Алексеев Н. Н. На путях к будущей России: Советский строй и его политические возможности. П., . С. 70-75).

Крайне важной в евразийской общественно-политической мысли была разрабатывавшаяся Трубецким, Алексеевым и Карсавиным идея «идеократии», обобщавшая суть политических теорий Е. Под «идеократией» Алексеев предлагал понимать социальный и гос. строй, в основе к-рого лежит единая и единственная гос. идея. Такой идеей евразийцы считали идею правосл. государственности: по их утверждению, национальная идея России должна слиться с идеей Православия. Такая «идея-правительница» (т. е. господствующая идеология) призвана создать общество, достойное этой идеи, т. е. гос-во идеократического типа, по своим характерным чертам очень сходное со средневек. теократией. По мнению Алексеева, на смену классовым орг-циям (существовавшим в СССР) должны прийти орг-ции «государственно-идеологические, внеклассовые и надклассовые», политические партии старого парламентского типа должны уступить место новым орг-циям корпоративного, профессионального или территориального характера.

Внешняя схожесть концепции «идеократии» с аналогичными европ. концепциями, использовавшимися идеологами фашизма, заставляла мн. мыслителей рус. эмиграции предупреждать об опасности вырождения Е. в фашистскую идеологию. Евразийцы отвечали на подобные обвинения указанием на то, что итал. и герм. фашизм, как и рус. коммунизм, представляют собой извращенную форму идеократии, поскольку для этого принципа общественного устройства определяющим является то, какая именно идея правит обществом. Вместе с тем реальные результаты «идеократических» гос. экспериментов в Италии, Германии и СССР оттолкнули большую часть евразийских теоретиков, в т. ч. Н. Трубецкого и Алексеева, от прямолинейных авторитарных конструкций, которых они придерживались в 20-х гг. Н. Трубецкой в переписке прямо указывал на то, что признает ошибочность концепции «идеократии», поскольку ее практическая реализация приводит к укреплению очередного тоталитарного режима, и в качестве альтернативного пути указывал на необходимость внутреннего творческого преображения культуры об-ва на основе религ. ценностей.

Е. и Православие.

Религиозно-мировоззренческие построения сторонников Е. отличались значительным концептуальным разнообразием. Однако несомненно общим для всех участников движения на различных этапах его развития было признание Православия единственной религ. силой, способной стать основой самобытной культуры России и шире - Евразии.

Принятие Православия Русью в X в. рассматривалось евразийцами как «решающее событие русской истории» (Вернадский. 2000. С. 36). Согласно Вернадскому, «с тех пор до XVIII века по крайней мере, а в значительной степени и до наших дней, Православная Церковь остается главным распорядителем духовной жизни русского народа» (Там же). Однако начиная с XVIII в. религ. сознание народа дает трещину под напором Запада: «протестантизма и протестантских сект, деятельности иезуитов... а позже и прямой пропаганды атеизма». Высшего напряжения кризис духовно-религ. жизни России достигает в XX в., причем этот кризис «может закончиться или смертью, или возрождением» (Там же. С. 37). По убеждению сторонников Е., правда, к-рую Россия «раскрывает своей революцией», есть «отвержение социализма и утверждение Церкви» ([Трубецкой Н. С. Предисл. к сб.] // Исход к Востоку. 1997. С. 50). Евразийцы верили, что, несмотря на внешнее плачевное положение Русской Церкви, внутренне она возрождается: «Мы видим, что Церковь оживает в новой силе благодати, вновь обретает пророческий язык мудрости и вдохновения. «Эпоха науки» вновь сменяется «эпохой веры» - не в смысле уничтожения науки, но в смысле признания бессилия и кощунственности попыток разрешить научными средствами основные, конечные проблемы существования» (Там же. С. 51). По словам Н. Трубецкого, именно Православие призвано сыграть определяющую роль в возрождении и формировании национальной рус. (евразийской) культуры: «Православие сообразно со свойствами нашей национальной психики должно занять в нашей культуре первенствующее положение, влияя на многие стороны русской жизни» (Трубецкой Н. С. Верхи и низы русской культуры // Он же. 2007. С. 196). Вместе с тем религ. идея оказывается у Трубецкого лишь частью более широкой культурной идеи: по его утверждению, «необходимо, чтобы русская культура не исчерпывалась восточным Православием» (Там же. С. 197). Православие должно стать основой культуры, но помимо него в культуру должны быть включены и духовные элементы «иноверного туранского Востока», именно благодаря к-рым «разнородные» племена исторически сплотились «в одно культурное целое» (Там же). Т. о., Е., по-видимому, предполагало некий культурный синтез, возвышающийся над очевидными религ. разногласиями между Православием и иными религиями, и потому справедливо подвергалось упрекам в возвышении идеологии над собственно религией.

Ориентируясь на общую линию размежевания с культурой Запада, в области религ. концепций евразийцы также исходили из жесткого противопоставления Православия (Восток) и католичества (Запад). По мысли евразийцев, католичество является духовной основой романской культуры, центральная религ. идея к-рой - мысль о «преступлении» и «Боге-Судии»: «На Востоке крепче верили в Христа-Спасителя, Христа-Искупителя; на Западе Христос являлся воображению прежде всего как грозный Судия. Здесь больше боялись загробного возмездия, нежели веровали в прощение грехов» (Бицилли П. М. Католичество и Римская Церковь // Россия и латинство. 1923. С. 65). Главный недостаток католичества евразийцы видели в его обмирщении, в стремлении добиться максимально возможной земной власти, а также в рационалистическом понимании духовных явлений, ставшем причиной кризиса всего европ. мировоззрения. В отличие от католичества Православие стремится возвести человека от земли на небо, и потому, по словам Сувчинского, «Православие утверждается по вертикали - вглубь и ввысь, католичество - в горизонтальной плоскости, которую они пытаются безгранично себе подчинить» (Сувчинский П. П . Страсти и опасность // Там же. С. 28-29). Давая общую оценку зап. христианству, Савицкий максималистски признавал его полным искажением истины: «Обращающиеся в латинство... идут от Истины полной к извращению истины, от Церкви Христовой к сообществу, предавшему начала церковные в жертву человеческой гордыне» (Савицкий П. Н. Россия и латинство // Там же. С. 11).

Г. Флоровский прямо связывал рационализм католич. Церкви с иудейским законничеством: «...религиозная стихия иудаизма обнаруживает свое сродство со столь же законническим духом римского католицизма, претворившим евангельское благовестие в теологическую систему» (Флоровский. Хитрость разума. 2002. С. 57). Духовное освобождение из оков рационализма, по мысли Флоровского, возможно лишь на путях последовательного размежевания с «европейской традицией». В связи с этим Флоровский указывал на глубоко национальный характер рус. Православия, на взаимное влияние правосл. духовных ценностей и творческого духа рус. народа, результатами к-рого стал небывалый духовный расцвет Московской Руси, а также появление особых очагов правосл. духовного и молитвенного творчества (отличающихся от центров светской и «бытовой» культуры), благодаря к-рым действительно можно было говорить о «Святой Руси»: «Через века и пространства безошибочно осязается единство творческой стихии. И точки ее сгущения почти никогда не совпадают с центрами быта. Не в Петербурге, не в древле-стольном Киеве, не в Новгороде, не даже в «матушке» Москве, а в уединенных русских обителях, у преподобного Сергия, у Варлаамия Хутынского, у Кирилла Белозерского, в Сарове, в Дивееве чувствуется напряжение русского народного и православного духа» (Флоровский Г. В. О народах неисторических: Страна отцов и страна детей // Исход к Востоку. 1997. С. 168).

Сходные взгляды в отношении фундаментального различия вост. и зап. христианства развивал и Н. Трубецкой, утверждавший, что христианство, будучи насаждено в разнообразных культурных средах, дало разные результаты. Романо-герм. цивилизация вызвала к жизни идею «братства всех народов», к-рая может быть реализована лишь высокой ценой утраты ими своей культурной идентичности. Напротив, рус. Православие всегда было терпимо к др. культурам и вслед. этого обладает большей способностью к распространению, к миссии среди нехрист. народов. Воспринимая в себя народную культуру, оно как бы изнутри делает ее подлинно христианской, не лишая самобытности и оригинальности.

Несмотря на подобные теоретические построения, одним из наиболее серьезных камней преткновения для евразийских теорий оказалась именно проблема христ. миссии и христианизации народов евразийского Востока. Если в статье 1922 г. «Религии Индии и христианство» Трубецкой утверждал, что «с точки зрения христианской вся история религиозного развития Индии проходит под знаком непрерывного владычества сатаны» (Трубецкой Н. С. 2007. С. 400-401), то позднее под влиянием идеологических и тактических соображений (необходимость обосновать единство поликонфессиональной Евразии) отношение евразийцев к различным религиям Востока стало более благожелательным. В евразийском манифесте 1926 г. язычество, буддизм и мусульманство кочевых народов Евразии интерпретировались уже как «потенциальное Православие»: «Язычество есть потенциальное Православие... если мы сосредоточиваемся на язычестве, этнографически и географически близком России и частью входящем в ее состав, мы легко обнаружим особо близкое родство первичного религиозного уклада именно с русским Православием» (Евразийство: Опыт систематического изложения // Пути Евразии: Рус. интеллигенция и судьбы России: [Сб. ст.]. М., 1992. С. 363-365). В буддийском учении о бодхисаттвах евразийцы готовы были видеть «предчувствие идеи Богочеловечества», а в религ. идеале ислама - верное понимание необходимости преображающей деятельности человека в мире (Там же). Евразийцы утверждали, что религиозно-культурный мир Востока тяготеет к рус. Православию как к своему центру. В то же время они пытались учесть выдвигаемое их оппонентами указание на сравнительно небольшой успех предшествующей христ. миссии среди народов Востока, на бесспорное «противление истине» среди язычников и заявляли, что обращение «извне» и «принудительно» противно самому духу Православия. Поэтому историческая миссия русского Православия, по мнению евразийцев, должна состоять в обеспечении самораскрытия правосл. сути иноверных исповеданий евразийских народов, в помощи им в их естественном саморазвитии до Православия, а не во внешней миссионерской деятельности. Концепция «потенциального Православия» получила резко негативную оценку правосл. мыслителей: Флоровский называл ее «соблазнительной и лживой теорией», «розовой сказкой о язычестве» (Флоровский Г. В. Евразийский соблазн // Трубецкой. 2007. С. 67). При всем стремлении связать гос. и культурный идеал Е. с правосл. верой евразийцам не удалось найти убедительное решение вопросов о том, насколько желательно и возможно обращение всех народов Евразии в Православие и каким образом православное единство может быть совмещено с различием культур евразийских народов, обусловливаемым в т. ч. и различием их религ. воззрений.

Критическая оценка Е.

Евразийские идеи и концепции со времени их появления подвергались непрестанной критике в среде рус. эмиграции. С одной стороны, практическое признание евразийцами большевизма как свершившегося факта рус. истории, а с др.- приверженность участников движения идеалам правосл. государственности и их явная «антизападность» привели к тому, что евразийское движение оказалось как бы посередине политического спектра и вслед. этого получало полемические удары со всех сторон.

Струве П. Б. Прошлое, настоящее, будущее // РМ. 1922. Кн. 1/2. С. 229). Известный политический деятель В. В. Шульгин указывал на то, что петровский поворот к Западу не был (как утверждали евразийцы) просто прихотью, но был востребован самой историей, став ответом России на военную угрозу со стороны Запада. Прот. Сергий Булгаков увидел в Е. возвращение к презираемому им народничеству и прагматический подход к религии, метко названный им «православизм».

Нек-рые положения Е. были подвергнуты серьезной критике Н. А. Бердяевым . В письме от 21 апр. 1924 г. Сувчинскому Бердяев указывал, что Е. присущи определенные сектантские черты, поскольку оно отказывается от «вселенской идеи» ради «воссоздания православного русского быта», т. е. замкнутости в национальной культуре (см.: Колеров М. А. Братство Святой Софии: «Веховцы» и «евразийцы» (1921-1925 гг.) // ВФ. 1994. № 10. С. 155-156). В ответе Сувчинский писал, что понятие «сектантство» не в меньшей степени можно применить к самой рус. интеллигенции, в качестве представителя к-рой выступает Бердяев. Она отделилась от Православия, а тем самым и от «русской народно-национальной стихии», а потому вынуждена «блуждать в разных исканиях», неправомерно претендуя на вселенскость. Сувчинский отмечал также, что у самого Бердяева христианство понимается в отрыве от исторических судеб Православия как «интерконфессиональная, общехристианская абстракция и схема», критика Е. ведется Бердяевым с космополитических позиций и потому не может восприниматься как голос подлинно христ. религ. сознания. Неприемлемым находил Сувчинский и восхищение Бердяева тем, что революция якобы сокрушает «косность православного быта» и потому должна быть оценена положительно, приравнивая рассуждения Бердяева к кощунству богоборцев (см.: Там же. С. 157-158). Полемика с идеями Е. была продолжена Бердяевым в статье 1925 г. «Евразийцы», где он останавливается и на положительных, и на отрицательных чертах евразийского движения. В качестве положительных черт Е. Бердяев упоминает неприятие вульгарного реставраторства, понимание рус. вопроса как культурно-духовного, чувство утраты Европой культурной монополии и надежду на возвращение народов Азии в мировой поток истории. Он выделяет и «зловредные и ядовитые» стороны Е., корень которых видится ему в том, что «евразийцы хотят остаться националистами, замыкающимися от Европы и враждебными Европе» (Бердяев Н. А. Евразийцы // Трубецкой. 2007. С. 8). Евразийской идее, к-рая кажется ему слишком «азиатской», поскольку сторонники Е. «более гордятся своей связью с Чингисханом, чем своей связью с Платоном и греческими учителями Церкви» (Там же. С. 11), Бердяев противопоставляет мысль о необходимости создания в мире «единого духовного космоса, в который русский народ должен сделать свой вклад» (Там же. С. 8-9). В номиналистическом подходе Е. к идее всеединства Бердяев видел опасность отказа от христианства в угоду языческому партикуляризму (Там же. С. 10). Позже Бердяев назвал его натуралистическим монизмом, при к-ром гос-во понимается как функция и орган Церкви и приобретает всеобъемлющее значение, организуя все стороны жизни человека. Конструирование такого «совершенного» гос. устройства, не оставляющего пространства для свободы и творчества человеческого духа, Бердяев охарактеризовал как «этатический утопизм евразийцев». Он замечал, что эмоциональная направленность Е., являющегося реакцией «творческих национальных и религиозных инстинктов на произошедшую катастрофу», может обернуться «русским фашизмом» (Там же. С. 5).

П. Бицилли, участвовавший в одном из евразийских сборников, определил свое двойственное отношение к евразийцам в названии критической ст. «Два лика евразийства». Ясным ликом он считал отстаивание единства рус. нации и государственности, к-рую нельзя искусственно расчленить в угоду «самоопределения народностей», и связанное с этим провозглашение принципа федерализма. Др. лик - «соблазнительный, но и отвратный» - Бицилли видел в стремлении Е. стать единственной партией, что неминуемо должно привести к диктатуре. Ссылки на то, что этому будет препятствовать евразийская правосл. идеология, представлялись ему неубедительными. Напротив, такое положение вещей могло лишь привести к сохранению подчинения Церкви гос-ву. Бицилли считал также, что желание евразийцев стать единственной правящей, притом правосл., партией в стране, населенной народами разных религий, ведет к господству одного народа (носителя ведущей религии) над другими (Бицилли П. М. Два лика евразийства // Россия между Европой и Азией. 1993. С. 279-291).

Наиболее глубокий критический анализ основ Е. был проведен Флоровским. Он сформулировал свое понимание значения Е., отметив, что в нем - «правда вопросов, не правда ответов, правда проблем, а не решений» (Флоровский Г. В. Евразийский соблазн // Трубецкой. 2007. С. 36). Отправляясь от признания факта революции и необходимости ее духовного преодоления, евразийцы пришли к ее оправданию. Главную причину этого Флоровский видел в преклонении евразийцев перед социальной стихией и, как следствие, в их готовности к подчинению исторической необходимости, в убежденности «в непогрешимости истории» (Там же. С. 40). С таким видением исторического процесса соединялось в евразийском сознании некое преклонение перед самой идеей власти. Рассматривая обоснование евразийцами самобытности рус. культуры, Флоровский подчеркивал свойственный им морфологический подход к проблеме, к-рый приводил их к признанию подчиненности истории народов роковому процессу развития. Стремление спасти социальные достижения революции привело евразийцев к идее создания нового направления, партии. «Иссякнувший пафос творчества,- писал Флоровский,- подменяется пафосом распределения и «водительства», максимализмом власти, не только дерзновенной, но и дерзостной. И в евразийстве, при всех декларациях о «внепартийности», копится и возгревается дух человеконенавистнической нетерпимости, дух властолюбия и порабощения» (Там же. С. 52). При таком подходе в «феноменологии» Е. не нашлось места для истинного учения о Церкви, в к-рой лежат истоки духовного творчества и свободы: «...для евразийцев Церковь в государстве, а не государство в Церкви» (Там же. С. 72), «евразийцы слишком нагружают Церковь миром и мирским» (Там же. С. 73). В учении евразийцев о «симфонической личности» Флоровский увидел «мечту о неком обобществлении человека» (Там же. С. 53). Необоснованной находил он попытку разделить Россию и Европу, поскольку они находятся внутри единого культурно-исторического цикла. Флоровский отказывался согласиться с резко негативным отношением Е. к зап. христианству, указывая, что «имя Христа соединяет Россию и Европу, как бы ни было оно искажено или даже поругано на Западе» (Там же. С. 65). Согласно Флоровскому, для духовного возрождения России нужна не политическая или культурная деятельность, к к-рой призывают приверженцы Е., а духовный подвиг: «Только в бдении и аскезе, только в молитвенном безмолвии накопляется и собирается подлинная сила... Только в этом подвиге совершится воскресение и воскрешение России» (Там же. С. 38).

Ист.: Исход к Востоку: Предчувствия и свершения. София, 1921. М., 1997п; Флоровский Г. В. Хитрость разума // Исход к Востоку. 1921. С. 28-39; То же // Он же. Вера и культура. СПб., 2002. С. 49-60; он же. О народах неисторических // Исход к Востоку. 1921. С. 52-70; он же. О патриотизме праведном и греховном // На путях. М.; Берлин, 1922. С. 230-293; он же. Окамененное бесчувствие: По поводу полемики против евразийцев // Путь. 1926. № 2. С. 128-133; он же. Евразийский соблазн // СЗ. 1928. № 34. С. 312-346; он же. Из прошлого русской мысли. М., 1998; Савицкий П. Н. Степь и оседлость // На путях. С. 341-356; он же. Россия - особый географический мир. Прага, 1927; он же. Месторазвитие русской промышленности. Берлин, 1932; он же. За творческое понимание природы русского мира. Прага, ; он же. Континент Евразия. М., 1997; Россия и латинство: Сб. ст. Берлин, 1923; Вернадский Г. В. Начертание русской истории. Прага, 1927. СПб., 2000п; он же. Опыт истории Евразии. Берлин, 1934; Якобсон Р. О. О фонологических языковых союзах // Евразия в свете языкознания. Прага, 1931. С. 7-12; он же. К характеристике Евразийского языкового союза. [П.], 1931; Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн: Антология / Ред.-сост.: Л. И. Новикова, И. Н. Сиземская. М., 1993; Карсавин Л. П . Соч. М., 1993; Трубецкой Н. С . Европа и человечество. София, 1920; он же. К проблеме самопознания личности: Собр. ст. Берлин, 1924; он же. История. Культура. Язык. М., 1995; он же. Письма и заметки / Вступ. ст.: В. Топоров. М., 2004; он же . Наследие Чингисхана: [Сб. ст.] М., 2007; Русский узел евразийства: Восток в рус. мысли: Сб. тр. евразийцев / Сост., вступ. ст. и примеч.: С. Ю. Ключников. М., 1997.

Лит.: B ö ss O. Die Lehre der Eurasier: Ein Beitr. z. russischen Ideengeschichte d. 20. Jh. Wiesbaden, 1961; он же [Босс О.] Учение евразийцев / Пер. с нем.: Н. А. Никонова и А. А. Троянов // Начала. 1992. № 4. C. 89-98; Riasanovsky N. V. The Emergence of Eurasianism // CalifSS. 1967. Vol. 4. P. 39-72; он же [Рязановский Н. В.] Возникновение евразийства / Пер. с англ.: И. Виньковецкий // Звезда. 1995. № 2. С. 29-44; Соболев А. В . Князь Н. С. Трубецкой и евразийство // Лит. учеба. 1991. № 6. С. 121-130; он же . О евразийстве как культуроцентрическом мировоззрении // Россия XXI. М., 2000. № 1. С. 70-91; Евразия: Ист. взгляды рус. эмигрантов / Ред.: Л. В. Пономарева. М., 1992; Люкс Л. Евразийство / Пер. с нем.: Н. Бурихин // ВФ. 1993. № 6. С. 105-114; Игнатов А. «Евразийство» и поиск новой русской культурной идентичности / Пер. с нем.: В. К. Кантор // ВФ. 1995. № 6. С. 49-64; Половинкин С. М. Евразийство // Русская философия: Малый энцикл. словарь. М., 1995. С. 172-178; Чиняева Е. В. Русские интеллектуалы в Праге: Теория евразийства // Русская эмиграция в Европе: 20-е - 30-е гг. XX в. / Ред.: Л. В. Пономарева и др. М., 1996. С. 177-198; eadem . Russian Intellectuals in Prague: Development of Eurasianism // Eadem. Russians Outside Russia: The Émigré Community in Czechoslovakia 1918-1938. Münch., 2001. Р. 185-212, 250-258; Петр Сувчинский и его время / Ред.-сост.: А. Бретаницкая. М., 1999; О Евразии и евразийцах: Библиогр. указ. Петрозаводск, 2000; Парадовский Р . Методологические и метафизические проблемы евразийской культурологии / Пер.: А. В. Болдов // Славяноведение. 2001. № 5. С. 28-38; Овчинников А. И., Овчинникова С. П . Евразийское правовое мышление Н. Н. Алексеева. Р.-н/Д., 2002; Евразия: Люди и мифы: Сб. ст. / Сост. и отв. ред.: А. С. Панарин. М., 2003; Пащенко В. Я . Социальная философия евразийства. М., 2003; Ларюэль М . Идеология русского евразийства, или Мысли о величии империи / Пер. с франц.: Т. Н. Григорьева. М., 2004; Вишневецкий И. Г. «Евразийское уклонение» в музыке 1920-х - 1930-х гг. М., 2005; Макаров В. Г . «Pax rossica»: История евразийского движения и судьбы евразийцев // ВФ. 2006. № 9. С. 102-117; Макаров В. Г., м атвеева А. М . Геософия П. Н. Савицкого: между идеологией и наукой // ВФ. 2007. № 2. С. 123-135.

Д. В. Смирнов

Чтобы понять суть этого философско-политического движения, следует учитывать, что евразийство – это идейное течение внутри русской эмигрантской интеллигенции, пережившей разочарования в связи с поражением демократических чаяний в революции 1905 г., эйфорию надежды, связанную с Февральской революцией, трагедию, вызванную первой мировой войной, «обвал» большевистского переворота, крушение не только идеалов, но и самих устоев России, горечь изгнания или «добровольной» эмиграции. Поставленная в экстремальные условия эмиграции, переживаемые ею как крах привычного образа жизни, сложившихся представлений о добре и зле, а главное, как крах национального самосознания и утрата национальной почвы, русская интеллигенция почувствовала себя не просто изгнанной, а загнанной в тупик. Питательной средой ее мироощущения стала атмосфера катастрофичности, охватившая всю эмигрантскую среду и определявшая ее общий настрой. Специфика же евразийства связана с тем, что движение объединяло тех молодых ученых, кто уже определил для себя формы борьбы за сохранение русской культуры.

Само название первой книги «Исход к Востоку» имело определенный подтекст. Не только связанный с традиционным для христианской культуры смыслом, но и свидетельствующий об определенности выбора и заданной им модели поведения, «возврат к себе, намерение жить, не отрываясь от своих корней». Молодая эмиграция переставала жить фантазиями и галлюцинациями и начинала с пристрастием интересоваться Советской Россией, происходящими в ней изменениями. Оценить эти изменения с точки зрения задачи сохранения русской культуры и могущественности российской государственности, выработать на этой основе стратегию и тактику своих действий – в этом виделся смысл движения, этой целью определялась направленность теоретических построений и практических действий евразийцев.

Заявившее о себе выходом сборника «Исход к востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев» (София, 1921) евразийство сразу же привлекло к себе внимание необычностью пущенного в обиход понятия, нетрадиционным анализом традиционных проблем, подкупающей воодушевленностью и искренностью авторов, настораживающими дерзкими проектами преобразования существующего общественного строя России.

Авторами сборника и «отцами» нового движения стали экономист и географ П.Н.Савицкий, блестящий лингвист и этнограф Н.С.Трубецкой, философ и богослов Г.В.Флоровский, искусствовед П.П.Сувчинский. Их начинание привлекло как многочисленных сторонников и сочувствующих (Г.В.Вернадский, Л.П.Карсавин, Н.Н.Алексеев, С.Л.Франк, П.М.Бицилли). так и оппонентов (П.Н.Милюков, Н.А.Бердяев, А.А.Кизеветтер и др.). Вслед за первым сборником уже в 1922 г. последовала вторая книга – «На путях. Утверждение евразийцев», затем еще три книги под общим названием «Евразийский временник». В 1926 г. евразийцы представили на суд общественности систематическое изложение своей концепции «Евразийство. Опыт систематического изложения». В 1931 г. в Париже вышел подводящий десятилетние итоги сборник «Тридцатые годы». Одновременно с 1925 по 1937 г. увидели свет двенадцать выпусков «Евразийской хроники», задуманной как сводка отчетов, пропагандистской и политической деятельности, включающие статьи теоретического характера, а также обзоры политической и хозяйственной жизни в СССР, за которой евразийцы внимательно следили. Под эгидой евразийского издательства публиковались и отдельные книги идейно близких авторов.

Однако, несмотря на бурную деятельность, пропагандистско-политическую активность и определенные успехи на этом поприще, евразийское движение уже к концу 20-х годов вступило в фазу кризиса и раскола. От него отошли П.М.Бицилли, Г.В.Флоровский, выступивший в 1928 г. с самокритичной статьей «Евразийский соблазн».

Выход из движения П.М.Бицилли и Г.В.Флоровского – тех, кому оно обязано разработкой философских основ, - имел трагический для движения смысл: он означало для него переход в новое качество, в котором теоретические изыскания, в частности, «россиеведение», на чем держалось классическое евразийство, отступили на задний план. Место историософических концепций заняли статьи Л.П.Красавина и Н.Н.Алексеева с учением об идеократическом государстве, отборе правящего слоя и пр. Смещение акцентов незамедлительно сказалось на всем движении – в нем резко усилился идеологический аспект.

Но самым серьезным свидетельством раскола евразийского движения стало образование Парижского центра евразийства и издание в Париже при активном участии Л.П.Красавина, «красного» князя Д.П.Святополк – Мирского, мецената П.П.Сувчинского и С.Я.Эфрона еженедельной газеты «Евразия», ориентированной на идейно-политическое сближение с советской властью и на сотрудничество с большевиками. О серьезности и дальновидности ее намерений свидетельствовал принятый эпиграф: «Россия нашего времени вершит судьбой Европы и Азии. Она – шестая часть света – ЕВРАЗИЯ – узел и начало новой мировой культуры».

Последний номер «Евразии» вышел в 1929 г.; конец газеты послужил началом конца и евразийского движения в целом. В 1931 г. вышел последний евразийский сборник – «Тридцатые годы. Утверждение евразийцев». Но «утверждения» уже утратили магию новизны. Евразийские соблазны рассеялись. Вышедшие позже два выпуска «Евразийской хроники» и «Евразийские тетради» уже не могли реанимировать движения. Оно умерло. А идеи? Идеи остались, ибо они, как и рукописи, «не горят» и сохраняют способность давать новые всходы на новой хорошо окультуренной почве, хотя иногда и прорастать дикими плевелами.

Что же сегодня привлекает нас в учении евразийцев, какой оно содержит эвристический потенциал, вдохновлявший «последнего евразийца « – Л.Н.Гумилева, и в чем таятся его порочные соблазны, побудившие отвернуться от него одного из основоположников Г.В.Флоровского и обрекшие в итоге движение на гибель.

Мировоззренческие амбиции евразийства достаточно велики - они претендовали на осмысление многих проблем духа и бытия. Однако, не смотря на широту охвата, в этих воззрениях прослеживается один ведущий аспект устремлений идеологов евразийства: мысль о замкнутом пространстве, носящем название "Россия-Евразия". Эта обособленность существует как в географическом, так и в культурном плане. Весь смысл утверждений евразийцев сводится к тому, что они провозглашали существование особой евразийско-русской культуры. Им уже было недостаточно того культурного самосознания, которое было у славянофилов, хотя они и чтили их как наиболее близких к ним по духу. Но они решительно отвергали существование западничества. То есть для евразийцев антизападническая деятельность и направленность их идеологии имела еще и прямой заданный сверхсмысл - поиск функциональной оригинальности Евразии, нахождения ее особого миссионерского пути.

Евразия кажется им обездоленной из-за своей отстраненности от океанического обмена. Чтобы компенсировать этот недостаток, она вынуждена была перестраивать всю структуру материального производства, в результате чего произошло разделение территории на промышленные и сельскохозяйственные районы. Поскольку во всем приходилось полагаться только на себя, для удовлетворения жизненных нужд создавались производства в собственных пределах. А тот факт, что Евразия, являясь «континентом-океаном», реально имела выход к настоящему океану, не имел для нее никакого значения: это был выход в никуда. В географической целостности Евразии выражено ее культурное единство. Категория «границы» оказывается важной для понимания существа евразийской культуры. Эта культура находилась по западную сторону рубежа, обособлявшего оседлую европейскую цивилизацию от чуждой ей по духу цивилизации Великой степи (кочевые народы), и по восточную - рубежа конфессионального, разделявшего христианство истинное (православие) и еретическое (католичество и протестантизм). Русь одновременно осознавала себя и центром мира, и его периферией, одновременно ориентировалась и на изоляцию, и на интеграцию.

Россия в первую очередь является продолжательницей культурных традиций Византии. Однако византизм - не единственный элемент евразийской культуры: заметный след в ней также оставила восточная волна, накатившаяся на Русь из монгольских степей. Таким образом, по своему духу евразийская культура, по мнению евразийцев, представляется культурой-наследницой, осваивающей чужие традиции, тогда как сами культурные центры возникновения этих традиций уже угасли, и соединяющей их генеральной идеей - православием.

Отмеченные особенности «континента-океана» заставляют искать истоки его жизнеспособности не в Киевской Руси, ставшей лишь колыбелью будущего руководящего народа Евразии, и даже не в северо-восточной Руси. Евразийцы считали, что впервые евразийский культурный мир предстал как целое в империи Чингиз-хана. Монголы формулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя. Преемницей монгольского государства и стала Московская Русь. Российская же империя почти закончила государственное объединение Евразийского материка и, отстояв его от посягательств Европы, создала сильные политические традиции.

Однако само существо русско-евразийской идеи оставалось неосознанным внутри правящего слоя, который подвергся сильной европеизации. Европейский элемент вызвал в евразийском мышлении значительные сдвиги: национальная идея Москвы как наследницы Византии и оплота христианства в борьбе с азиатским язычеством и западной еретической культурой утратила свой религиозный смысл и была заменена позитивно-политической идеей империи и империализма; культурная задача стала формулироваться обедненно и чисто эмпирически - как рост государственной территории и государственной мощи.

Этот процесс совпал с быстрым продвижением России на Восток и переходом ее в лагерь своего вчерашнего врага - Европы, в ходе борьбы с утратившим религиозный пафос исламом. Прошлая разграничительная линия между русской и азиатско-языческой культурами исчезла: безболезненно и как-то незаметно границы русского государства почти совпали с границами монгольской империи.

По мысли евразийцев, замирение России с Европой и последовавшая вслед за этим еще большая европеизация вызвали явное помутнение национального самосознания, что повело к размыванию ощущения западной границы. Правящие круги стали считать Россию частью Европы, и на смену старой идеологии Москвы пришла новая, созданная по европейскому образцу культура, основы которой выводились из славянской традиции. Однако по-прежнему пространство, очерченное пределами Евразии, рассматривалось изнутри как отграниченное и от славянства, и от Европы. А извне оно определялось как Азия, хотя и отличная от действительной Азии, в частности, Китая и Индии.

Заимствование чужой культуры в конечном итоге оборачивается деформацией собственной. Чтобы избежать этого, необходимо руководствоваться в жизни стремлением к самопознанию: только оно укажет человеку или народу его настоящее место в мире. Лишь вполне самобытная национальная культура есть подлинная и отвечает этическим, эстетическим и утилитарным требованиям, которые к ней предъявляются. Стремление к общечеловеческой культуре, с этой точки зрения, оказывается несостоятельным: при пестром многообразии национальных характеров и психологических типов такая общечеловеческая культура свелась бы либо к удовлетворению чисто материальных потребностей при полном игнорировании духовных, либо навязала бы всем народам формы жизни, выработанные из национального характера какой-нибудь одного народа.

В качестве внутреннего барьера, защиты культуры от инородного воздействия выступает ее установка на невосприимчивость чуждых и деформирующих влияний. Механизмы самосохранения запрограммированы в ней самой. Как только она осознает угрозу, она мобилизует весь центростремительный потенциал для сбережения своей цельности и единства. Ее пространственное местоположение замыкается на понятии «граница». Вычерчивание такой границы становится процессом углубления самосознания данной культуры, выявления ее специфики и уникальности.

Европейской концепции дуэли Запада и Востока евразийство противопоставило модель: «периферия - центр в их динамическом взаимодействии». История показывает, что в культурах Запада и Востока много общего. Однако евразийская культура может раскрыться только на собственных путях в особом мире - разворачиваясь из Средней Азии в направлении приморских областей Старого Света.

С начала XX века взаимодействие евразийской и европейской культур перемещается из области техники, государственного строительства и политической жизни в сферу миросозерцания. А это круто меняет дело, Запад предстает здесь уже в иной виде. В ходе этого взаимодействия евразийцы приходят к выводу, что романо-германский мир с его культурой является их врагом. Евразийцы считают, что европейские понятия «эволюционной лестницы» и прогресса, применяемые к истории общества,- понятия глубоко эгоцентрические, «европоцентрические».

Согласно евразийской концепции, культуре нельзя научиться или просто заимствовать ее - продолжателем культурной традиции является только тот, кто качественно ее обновляет и превращает в свою собственность, в неотъемлемый духовный элемент личного бытия, как бы воссоздает ее заново. Она в каждом человеке как бы возрождается вновь и делает таким образом шаг, прыжок из прошлого в настоящее, а из него в будущее. История вся состоит из прыжков, там, где подобный процесс прерывается, культура умирает и остается один косный, бездушный быт.

Выстраивая схему культурно-исторического (линейного) развития, европейское мышление исходит из молчаливой предпосылки о том, что прошлое упирается в настоящее, как в тупик. Весь расчет здесь строится на том, что реален лишь быт, но не живая культура, не ее душа. Именно о духе, душе всегда пеклась евразийская мысль, пытаясь отыскать выход за пределы современной ей европейской цивилизации. Евразийское мировосприятие строилось на признании вполне реального существования общественно-культурных циклов зарождения, расцвета и упадка. При таком подходе культура наделяется всеми признаками личности, что, достигается через ее индивидуализацию и совокупность выполняемых ею общественных ролей. Так называемая «симфоническая личность» культуры составляется из комплекса иерархически организованных личностей (класс, сословие, семья, индивид), сосуществующих одновременно, но генетически связанных с предшествующими им прошлыми поколениями. В качестве такого сложного организма культура переживает определенные стадии своего развития, но не в рамках непрерывного эволюционного ряда, а в кругу законченного (закрытого) культурного цикла.

Вера есть духовный символ, который окрашивает культуру религиозно. Евразийцы убеждены, что рождение всякой национальной культуры происходит на почве религиозной: она появляется на свет, сопровождаемая мифом о своем рождении. Мифом евразийской культуры стало православие. Оно характеризуется стремлением к всеединству, что позволяет ему синтезировать различные идеологические течения - как входящие в рамки данной культуры, так и пребывающие за ее пределами. В этой связи язычество можно рассматривать как «потенциальное православие», причем в процессе христианизации русское и среднеазиатское язычество создают формы православия, более близкие и родственные евразийской православной традиции, чем европейское христианство.

Православие обладает способностью легко приспосабливаться к той или иной политической форме посредством веры в возможность и необходимость преображения бытия через его христианизацию. Оно не считает государство единственной реальной силой, верует в собственную силу и потому принципиально благожелательно ко всем разновидностям политической организации общества, расценивая любую из них как преходящую, а не раз и навсегда данную и неустранимую модель.

Взаимопроникновение церкви и государства затрудняет разграничение сфер их культурного творчества. Евразийство стремится выработать принцип такого разграничения: направление деятельности церкви - свободная истина, соборное единство, освоение и раскрытие соборного предания; государства - единство нецерковного мира, отъединенного в известной мере от церкви и разъединенного в самом себе. Государство черпает основы своей идеологии в церкви, пребывает в органической связи с нею, но конкретизирует и осуществляет эти идеи в собственной, мирской сфере. Оно неизбежно ошибается и грешит, поскольку функционирует в мире греха. Его внутренняя разъединенность ярче всего проявляется в разделении людей на правящих и управляемых, в отчуждении личности от общества, в использовании силы и принуждения.

К своему идеалу Русь шла не путем рационального сознания, а через религиозно-положительный опыт. Главная идея справедливого государства, «государства правды», которое она постоянно стремилась создать,- подчинение государственности ценностям, имеющим непреходящее значение. Из этого следует, что «государство правды» оказывается не конечным идеалом, установленным в результате социальных преобразований, а только этапом на пути достижения истины. В истории России под наслоениями многообразных взглядов и теории всегда проглядывало желание соблюсти эту изначальную истину, обуздать стихию человеческой воли, добиться самоподчинения человека религиозно-государственной правде.

В евразийской трактовке перед «государством правды» всегда стояли три задачи: блюсти православие, «возвращать правду на землю» и противостоять абсолютизации материального начала в жизни народа. Самой важной была обязанность «возвращать правду на землю». И именно поэтому нельзя сопоставлять «государство правды»с правовым государством Запада, так как первое основано на религии, а второе на материальных ценностях.

«Демотическое» (под этим термином евразийцы понимали государство, где народ не случайный набор граждан, а совокупность всех исторических поколений) государство избегает принудительного внушения тотального религиозного или философского миросозерцания. Отказываясь от принудительного внедрения идеала в жизнь, оно стремится сформировать не цельное мировоззрение, а общественное мнение определенной культурно-исторической эпохи. Признаки общих идей лежат в плоскости менее глубокой и менее интимной, чем миросозерцание или религиозная вера. «Демотическое» государство, в отличие от доктринального (например, марксистского или исламского), построено на «внешней правде», на общенародном признании, то есть является правовым, хотя и не в западном смысле.

«Соблазн», которому поддались евразийцы, состоит в том, что, стремясь то ли к власти, то ли к спасению России от большевиков, они решили воспользоваться готовыми структурами этой самой власти, заменив правящую коммунистическую партию «единой и единственной» православно-евразийской партией. Но утверждение диктатуры православно-евразийской партии разрушает провозглашенные евразийцами единое месторазвитие или, как бы мы сказали сегодня, единое экономическое и культурное пространство всех народов российской мира, которые уже в силу своих культурных и особенно религиозных традиций неизбежно останутся за ее пределами, народами второго сорта.

Механизмы нормирования и запретов, действующие в таком государстве, сводятся в основном к двум формам: физическому принуждению (которое должно быть минимальным) и отношениям властвования-подчинения. Вторая форма заставляет предполагать известную духовную связь между властвующими и подчиненными. Несомненным преимуществом властных отношений является то, что они основаны на очень первичных и элементарных сторонах человеческой психики, отчего им и присуща значительная социально-организующая сила. Надежда на полное исчезновение властных элементов (как в анархизме) - утопия: до тех пор, пока в жизни индивида играют важную роль чисто эмоциональные факторы (любовь, ненависть, привязанность и т. д.), они сохраняют свое значение.

Такое толкование наводит на мысль, что власть для евразийского мышления самоцель. Власть для себя - это квинтэссенция евразийства. Она сохраняется и используется не для внешних (социальных, экономических и пр.) целей, но для самопотребления. Структура властвования кажется трудноулавливаемой, но «правящий отбор» - наиболее осязаемый ее носитель.. Несмотря на структурную нестабильность правящего слоя (приток и выход составляющих его членов), он олицетворяет среду существования «идеи-правительницы». Ведь в конечном счете именно она отбирает для правящей системы необходимые ей элементы.

Евразийство предлагает некий эрзац для распавшейся империи, поскольку стремится дать хоть какое-то объяснение и оформление рыхлому многонациональному пространству, в котором Россия, среди прочих государственных образований, должна быть первой среди равных. В конце концов евразийство может послужить неким прикрытием для консервативной политической целевой установки. Но одной из отличительных черт евразийства является признание перемен и признание исторического движения. Тогда как может евразийство прикрывать то, что евразийство найдет лишь ограниченный успех среди большинства населения, и его влияние ограничится главным образом интеллектуальными кругами. И, тем не менее, евразийство остается опасным идеологическим мифом.

Главный «соблазн» евразийцев, порождающий ядовитые плоды, Бердяев усматривал в этатизме, скроенном по образцам большевизма и итальянского фашизма. Намереваясь заменить коммунистическую идеологию евразийской «идеей – правительницей», основанной на догматизированном христианстве, евразийцы лишь усиливают тоталитаризм государства авторитетом церкви, но тем самым заставляют ее служить «царству кесаря», если не «царству мамоны». Тоталитарно-идеократическое государство, усиленное авторитетом догматизированного христианства, берущее на себя организацию всей жизни, всей культуры и даже сферы духа, может обернуться русским фашизмом. Это предупреждение Бердяева до сих пор сохраняет свою зловещую актуальность.

Итак, можно сделать вывод, что евразийство - идеология государственности. Все его социокультурные, религиозные, геополитические и другие аспекты вращаются вокруг проблемы власти. Государство почти тождественно культуре и церкви, государство - тот витальный центр, который позволяет идентифицировать "Россию-Евразию".

Тем не менее, констатируя концептуальную и политическую неудачу движения, нельзя замалчивать евразийскую правду, как справедливо заметил Г.В.Флоровский. Историческое значение евразийцев состоит в том, что они первыми расслышали «живые и острые вопросы творимого дня». Но то была, по самокритичному признанию Флоровского, «правда вопросов , но не правда ответов, - правда проблем, а не решений». Ответы евразийцев ушли в архивы истории, а вопросы, поставленные ими, остались. И отвечать на них нам. Конечно, наши сегодняшние ответы будут иные. Но где гарантия, что это будут ответы и решения, с которыми согласится история? И не придется ли нам «переотвечать» на них еще раз? Критический анализ опыта евразийства позволит уменьшить соблазн скорых ответов.

Вступление

"Евразийство" - точнее, вера в особую, неевропейскую, целостную цивилизационную сущность России - всегда входила в моду после каждого срыва очередного европейско-демократического проекта. Уваровщина - после восстания декабристов, доктрины Леонтьева и Победоносцева - после кризиса Великих реформ Александра Второго. Первое евразийство - после разгрома "белого" русского либерализма. Кризис вторых либеральных реформ (1988-1998 гг.) заставил флюгер идеологической моды вновь развернуться к идеям особенности и самобытности” .

Сегодня мы видим евразийскую идеологию как большую культурную и философскую систему, отражающую сложность цивилизации, сложившейся на территории бывшей Российской империи/СССР. Сейчас, в свете жесткого противостояния между исламским миром и Западом, “в свете конфликта, угрожающего перекинуться и на другие территории, сторонники евразийства все чаще говорят о необходимости ускоренного перехода этой идеологии из культурной плоскости в политическую, как в России, так и в государствах СНГ”.

Сегодня часто говорится о том, что при всех этнических и религиозных различиях культурное, цивилизационное единство всех народов России и СНГ - совершившийся факт, что Восток и Запад, Азия и Европа переживают процессы тесного демографического и экономического сближения и переплетения, образуя тем самым глобальное новоевразийское сообщество, или цивилизацию. Однако против данного тезиса находятся и возражения.

Один из самых важных доводов в опровержение нового евразийства содержится в том, что современной России некуда возвращаться в традицию, а объединение на основе цивилизационного единства предполагает наличие прошлого опыта, создающего определённые предпосылки для подобного объединения. Общинно - авторитарный проект имеет смысл, если есть живая общинность, если власть берет на себя заботу об аутсайдерах частно - капиталистических порядков.

Цель данной работы – попытаться рассмотреть теоретические основы регионоведения на примере современных идей евразийцев и оценить их реальные перспективы в будущем развитии России.

Евразийство показывает, в какой степени тема Востока является основополагающей для русского сознания XIX-XX веков, насколько тесно эта тема связана с некоторыми классическими философскими и политическими постулатами, значимыми для истории идей в России, такими, как целостность, органичность, духовность, антииндивидуализм.

II . Основная часть

1. Общие теоретические подходы евразийства

Возникшее в конце 20-х гг. двадцатого столетия в среде зарубежной русской интеллигенции культурологическое и геополитическое течение под названием "Евразийство" преследовало основную цель – полноту охвата и обозрения мировых событий и определения роли и места России в них как срединной державы между Европой и Азией. “Зародившееся в период между двумя мировыми войнами, евразийство предполагает существование между “Западом” и “Востоком” третьего континента - евразийского, имеется в виду органичное единство культур, рожденных в этой зоне встречи. Евразийство хочет узаконить Российскую империю, ее континентальное и азиатское измерение, дать России стойкую идентичность перед лицом Европы, предсказать ей славное будущее, выработать квазитоталитарную политическую идеологию и чисто “национальную” научную практику” . Евразийство отражает парадоксы русской идентичности, когда она раскрывается в ее отношении к Востоку-Азии. Евразийцы исходили из того, что Россия есть не только Европа, но и Азия, не только Запад, но и Восток, и потому она – Евразия. Это еще не проявивший себя "континент в себе" и потому как бы не познанная "вещь в себе", но вполне сопоставимая с Европой, а по некоторым параметрам даже превосходящая ее, например, по духовности и полиэтничности, которую впоследствии Л.Н.Гумилев назовет “суперэтничностью” .

Евразийцы выдвигают тезис о том, что над Евразией веет дух "братства народов", имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов различных рас. "Это "братство" выражается в том, что здесь нет противоположения "высших" и "низших", что взаимные притяжения здесь сильнее, чем отталкивания, что легко просыпается воля к общему делу. (П.Савицкий). Не только в межнациональных отношениях, но и во всех других сферах жизни люди должны ладить между собой. Народы всех рас и национальностей Евразии могут сближаться, примириться, соединиться друг с другом, образуя "единую симфонию", и тем самым добиваться большего успеха, нежели при разъединении и противоборстве между собой. Однако имеется и достаточно оснований считать подобные представления несколько идеализированными, поскольку как и «в России, так и на территории СНГ были и продолжаются межнациональные конфликты, и исторические социальные и культурные различия не позволяют утверждать то, что возможно полное сближение и соединение» .

На мой взгляд, следует согласиться с тем, что критическое отношение к Западу и западникам объясняется реакцией на западный экспансионизм, граничащий с насилием по отношению к России, на одностороннее навязывание России прозападного курса, диктата, учиненного западниками, начиная с Петра I – "большевика на троне" (по Н. Бердяеву). Негативное отношение к западникам, однако, не означало отказа от сотрудничества с Западом. Не отказаться, не отворачиваться от Запада, а сотрудничать и даже идти по западному цивилизационному пути, но оставаясь Россией, сохраняя отличную от Запада восточную, византийскую православную религию и культуру России.

В соотношении западной цивилизации и русской культуры необходима защита русской культуры от экспансии западной цивилизации – таков был лейтмотив евразийцев 20-х гг. ХХ столетия, полученный как бы по эстафете от славянофилов и почвенников. “Если славянофилы и почвенники защищали русское православие от неумеренных посягательств со стороны католицизма и протестантизма, то евразийцы не могли быть равнодушными к разрушению русской культуры, православия и русской религиозной философии” , предпринимаемому большевиками-атеистами и сторонниками чужих, западных взглядов и идей в ущерб своим.

Философия евразийства отличается от западного аналитизма, ибо она “выражает противоположную тенденцию – тенденцию к синтетизму, интуитивизму и целостному пониманию мира. Евразийцы отстаивали подобное своеобразие и уникальность русской культуры и ее философских оснований от посягательств западного атомистического индивидуализма и рационализма. Они были горячими приверженцами русской идеи соборности и философии всеединства и, естественно, озабочены их сохранением и сбережением” . В них они видели обоснование самобытности исторического пути развития России, не только отличного, но в чем-то противоположного западноевропейскому. Как и славянофилы, евразийцы отстаивали тезис о принципиальном отличии развития России от западной цивилизации, с которой необходимо в то же время сотрудничество на паритетных началах.

2. Взгляд евразийцев на место России в новом геополитическом порядке.

На сегодняшний день как нельзя более актуален вопрос о том, каково будет место России в грядущей расстановке сил. “Это вопрос выживания и безопасности страны. Большинство российских и заграничных специалистов представляющих миропорядок 21 века как многополюсный, исходят из того, что России предстоит создать собственный региональный центр силы в границах бывшего Советского Союза. Видимо, такая политика России была бы не оптимальной как с позиции перспектив ее развития, так и обеспечения национальной безопасности” . При всей, на первый взгляд, привлекательности создания нового центра силы и экономической мощи в составе Россия - страны СНГ, подобная стратегия не принесла бы успехов. Это было бы объединение слабых государств, имевших разные интересы, объединение за счет России.

Россия, как и другие ее партнеры по СНГ, нуждается в западных кредитах и технологиях, выступая здесь больше как конкуренты, чем союзники. Даже торговля России с этими странами составляет менее 19% ее внешнеторгового оборота. Отсутствие единства внешнеполитических целей и единого источника внешней опасности лишает надежд на создание политического и военного союза. С такими показателями трудно рассчитывать на региональный центр мощи. К тому же России трудно было бы выдержать конкуренцию с Западом за влияние в странах СНГ. Столь же не соответствующим долгосрочным интересам России представляется и союз с мусульманскими странами (Иран, Ирак) или Китаем.

Несмотря на кажущуюся убедительность, “недостаточными являются аргументы и сторонников вступления России в качестве "ведомого" партнера в Европейский союз или другие региональные центра силы. Подобные варианты развития России в 21 веке не обусловливаются ни ее прошлым, ни настоящим, ни перспективами ее исторической миссии в будущем” . Россия 21 века должна оставаться самостоятельной цивилизацией, обретая статус великой евразийской державы, великой по своим экономическим, социальным и духовным достижениям.

Историческое будущее нашей страны предопределяется, прежде всего, объективными факторами:

1) Уникальное геополитическое положение России, которая территориально расположена, занимает большую часть евразийского континента.

Что будет означать Евразийский континент в мировом порядке 21 века? Каковы роль и предназначение России на этом огромном континенте?

Европа и Азия в предстоящем будущем, возможно, станут двумя основными мировыми районами экономического и духовного развития. Они расположены на огромном едином Евразийском материке, где находится геополитический центр мира. Сановные коммуникации, наземные, морские, воздушные линии связи между быстро развивающимися странами Атлантического и Тихоокеанского побережья лежат через пространство Восточной Европы и Западной Азии. “Контроль над этим пространством имеют жизненно важное, всемирное значение. Геополитическая привилегия России состоит в том, что она как государство занимает это пространство и представляет собой своего рода Евразийский мост. Грамотное использование этого геополитического статуса может привести к результатам большого исторического значения. Достаточно заметить, что только открытое воздушное пространство страны способно приносить доход, сопоставимый с доходами от продажи природных ресурсов” .

2) Геополитическое положение России в 21 веке во многом будет определяться также тем, что на ее территории находятся огромные природные богатства, столь необходимые для развития и Европы, и Азии. По мнению некоторых экспертов, на территории Сибири и Дальнего Востока содержится 50-60 % всех доступных природных ресурсов планеты. Поэтому во внешнеполитическом экономическом развитии страны на ближайшие десятилетия освоения Сибири и всего Северо-Востока станет самым важным государственным проектом.

3) Ракетно-ядерная мощь. Россия обладает ракетно-ядерным потенциалом, сопоставимым с ядерной мощью США. Этот фактор сдерживания не только обеспечивает военную безопасность государства, но и во многом определяет роль страны в решении международных проблем, укрепляет российскую позицию в вопросе о путях выхода из кризисных ситуаций в том или ином регионе.

4) Талантливый народ, обладающий высоким духовным потенциалом. Исключительным богатством России, ее достоянием является “терпеливый, неприхотливый, трудолюбивый народ, свободный от властных амбиций. Вся история государства Российского, в том числе и в 20 веке, показывает, что вдохновленный общенациональной идеей, этот народ способен на великие социальные свершения” .

Таким образом, Россия обладает объективными условиями занять достойное место в мировой цивилизации. Но в общественной жизни возможность превращается в действительность через деятельность людей, активность человеческого фактора.

3. Трансформация России «по – евразийски»

Ныне реальными представляются два основных сценария политического развития России в начале XXI века. Первый сценарий предусматривает попытку восстановления России, как это понимают русские и "советские" националисты. На пути его воплощения такие "ограничители", как отсутствие паритета с Западом по ядерным и по обычным вооружениям, деградация российской армии и ВПК, долгосрочная продовольственная зависимость, инвестиционная зависимость добывающих отраслей, наступающий ислам, проблема кавказского сепаратизма и нестабильность в Центральной Азии, усиление Китая и инфильтрация китайцев, все более мощное влияние объединяющейся Европы, особенно на западные области России, а также на Украину и Беларусь.

Ясно, что антизападная политика должна опереться на решительную поддержку одной из глобальных внешних сил. Такой силой может стать только Китай. Но вряд ли он захочет пойти на конфронтацию с Западом уже в первом десятилетии XXI века.

Что может стать для националистов внутренней опорой? “Есть ли в России агрессивная сила, имеющая наступательную идеологию, осознанные интересы, социальную и экономическую базу? А может ли такая опора-сила организоваться вокруг идей православного отечества, президента-царя и “советского” порядка? Наверное может. Но это не будет идеология жесткого государственного централизма, которая мобилизует народ на возрождение русской или "советской" империи. Скорее эти идеи вплетутся в обтекаемое и всеядное евразийство, в котором будет реализовано не решительное, а брюзгливое антизападничество, не русский национализм, а тюрско-русский “интернационализм” .

По причине полной неготовности к нему российского общества, русский национализм, даже если он случайно придет к власти, быстро трансформируется в евразийство. Поэтому евразийство - это все-таки не вторая, а основная альтернатива идеологического возрождения, политической и социальной консолидации России в первом десятилетии XXI века. Либеральный путь не имеет сейчас в России опоры в слишком широких слоях общества. Либерализацию мы проходили в девяностых, сейчас маятник начинает двигаться в другую сторону.

Очевидно, что даже при самой интенсивной антизападной риторике, изолироваться от Запада Россия не сможет. “Прагматичный Запад, крайне заинтересованный в стабильности России, в ее ресурсах и надеясь на новую либерализацию, усилит помощь со своей стороны (конечно, избирательно) по сравнению с постперестроечными годами. Эта помощь будет концентрироваться в ТЭКе, энергетической и транспортной инфраструктуре России и в ее инфраструктуре связи, а также, скорее всего, в химии и сельскохозяйственном машиностроении” . Конечно, этой помощи будет недостаточно для возрождения независимой великой России, но она поможет смягчению наиболее важных структурных проблем страны.

Впрочем, это дело политиков - решать и решаться куда плыть стране и дрейфовать регионам. Обычным российским людям первое десятилетие нового века представится деятельным и полноценным. Многие обретут простые ориентиры в жизни, утраченные в девяностые годы XX века вместе с работой, стабильным социальным статусом и моральной цензурой. В это время возродятся многие рабочие и НТРовские профессии, статусы приобретут более четкие контуры, а государство снова объяснит людям "что такое хорошо и что такое плохо".

4. Современное положение в евразийстве

Однако несмотря постоянное обращение к истокам возникшей в 20-ые гг. ХХ идеологии, на сегодняшний день евразийство представляет собой комплекс идей, который далеко не всегда соответствует программе русских евразийцев П.Н. Савицкого, Н.С. Трубецкого и Л.Н. Гумилева. “Сюда влились разработки современных российских почвенников и патриотов, идеи национал - большевиков, доктрины западноевропейских геополитиков. Сегодня в России каждый понимает под "евразийством" что-то свое. Даже слово "Евразия" имеет разный смысл, в зависимости от того, кто им пользуется. Для Гумилева и русских евразийцев "Евразия" совпадает с границами России: "Россия-Евразия" для них - особый историко-географический регион Евразийского континента, наряду с Западной Европой, Китаем, Индией, исламским Ближним Востоком и т.д.” Другие употребляют термин "Евразия" в традициях западной геополитики, т.е. исключительно в прямом смысле, как наименование всего континента.

“Русские евразийцы используют понятие "Евразия", чтобы обосновать органическую целостность российского пространства. На философском уровне этому соответствует убеждение, что Россия - это особая, самостоятельная цивилизация, которая должна не подражать кому-то, а отталкиваться в своем развитии от собственных традиций и принципов” . Высшим смыслом существования России является развитие ее собственного цивилизационного проекта, проекта, который был заложен в нее при рождении.

Для других "евразийцев", евразийцев-геополитиков, единственный смысл существования России – “участие в великой планетарной борьбе "Суши" и "Моря", "евразийства" и "атлантизма", в которой континентальная Евразия противостоит своим морским окраинам и заокеанской Америке” . С их точки зрения, все материальные и духовные аспекты существования России должны быть подчинены этой миссии. Внутренняя, органическая логика развития России при этом игнорируется, а смыслом ее существования становится "отрицательное подражание" Западу.

Исходя из первоначальных основных идей евразийцев, каждый народ Евразии должен сознавать себя частью единого целого, свою принадлежность к общности. Во всей деятельности с установкой на единство многонародной нации Евразии русскому народу приходится напрягать свои силы больше, чем какому бы то ни было народу Евразии.

4.1 Западное и восточное евразийство

Сегодня можно также говорить о некотором расколе в евразийском движении. С одной стороны, есть западное евразийство, ориентированное на культурную ситуацию Западной Европы, на ситуацию мертвой разлагающейся культуры, для которой остался возможным только путь механического манипулирования, голая политика и стратегия. С другой стороны - восточное, русское евразийство, где акцент ставится на свободное развитие молодой российской цивилизации, а вся политическая активность, евразийское блокирование, подчинена только одной вспомогательной цели - защитить это пространство от внешнего натиска. Речь идет о глубинном концептуальном размежевании, причем каждое из направлений тяготеет в некотором смысле к преувеличению.

Западное евразийство от восточного отличается самой сутью, а не политической ориентацией. Оно принадлежит "Западу" по своему духу, восточные же евразийцы приписывают своим оппонентам ещё и враждебное отношение к чужой самобытности и свободе, а также склонность к тотальной унификации. В политическом плане западное течение вполне может ориентироваться на восточный блок, может грезить не только Европейской империей от Дублина до Владивостока, но и новой Советской империей или империей Чингисхана. И наоборот, многие западноевропейские регионалисты и новые правые по духу относятся скорее к восточному евразийству, чем к западному. Ниже обрисованы основные пункты этого принципиального размежевания.

Для западных евразийцев борьба с "Западом", с американизмом, с атлантизмом - это самоцель. Россия для них - лишь большая пешка на "великой шахматной доске". Для восточных евразийцев целью является свободное самобытное развитие народов Евразии, а все остальное - только средство. Западные евразийцы в большей степени склонны к политическому манипулированию, они подвергают сомнению возможность органического развития снизу. «Русские» евразийцы полагаются на свободную волю России, на ее естественное движение по собственному пути, хотят создать идеальную среду для её самобытного развития. Западные евразийцы верят только в жесткое руководство организующего центра, делают ставку на управление сверху, зациклены в рамках дихотомии либеральное / тоталитарное. Восточные евразийцы делают ставку на органичное развитие снизу, они пропагандируют свободу и соборность, которой, на мой взгляд, в настоящее время не существует как таковой. Слишком иррационально выглядит и их тезис о живой способности земли самой определять для себя свое будущее.

Западные евразийцы питают склонность к "внутриевразийскому космополитизму", к отрицанию национальной самобытности, а востояные евразийцы слишком её превозносят. Если первые стремятся допонить политическое объединение Евразии некоторой унификацией, то для вторых самобытность и свобода всех евразийских этносов, земель и культур превратилась в идефикс, однако реализация этой концепции очевидно нереальна, поскольку они считают, что Евразия должна быть политически едина, но регионально самобытна. Данный тезис подкрепляется, с моей точки зрения, слишком идеализированным представлением Льва Гумилева о том, что «исторический опыт показал, что, пока за каждым народом сохранялось право быть самим собой, объединенная Евразия успешно сдерживала натиск и Западной Европы, и Китая, и мусульман. К сожалению, в XX в. мы отказались от этой здравой и традиционной для нашей страны политики и начали руководствоваться европейскими принципами - пытались всех сделать одинаковыми» .

Для западного евразийства характерно рассмотрение России на уровне чистой геополитики, она для них – в некотором роде геополитический конгломерат. Для них было бы выгоднее, если бы вся Евразия состояла, скажем, из одного большого Китая или одной большой Германии. Для восточных евразийцев Россия не тождественна "континентальной Евразии" как "большому пространству". Они говорят о том, что “если Россию сводить просто к геополитическому "большому пространству", то теряют свое значение конкретные очертания России и определенность российской культуры” . И наоборот, для восточных евразийцев Россия, несмотря на многосоставность, несмотря на различие культур и ландшафтов, является чем-то неделимым, хотя, исходя из объективной реальности, видно, что отношения между отдельными российскими землями и культурами далеко не всегда можно охарактеризовать объединенностью и взаимопроникновением.

Огромный вклад в развитие геополитики и геостратегии внесли американцы, идеологи атлантизма (Макиндер, Мэхэн, Спикмен). Атлантисты живут в мире геополитики, в реальном мире борьбы за власть, в мире "большой шахматной игры", для них это - первичная реальность. Для восточных евразийцев геополитика в лучшем случае является вторичным продуктом, как мера защиты, как форма противостояния "вражеской геополитике", которая, с их точки зрения, проводится Запада исключительно всех подчинить и унифицировать. И здесь опять-таки упоминается Лев Гумилев, говоривший о том, что «при большом разнообразии географических условий для народов Евразии объединение всегда оказывалось гораздо выгоднее разъединения, дезинтеграция лишала силы, сопротивляемости ». С этим сложно спорить, но насколько возможна подобная интеграция в сегодняшней среде?

Как западные, так и восточные евразийцы рассуждают о русской цивилизации, о праве каждого народа самому определять свой культурный проект и образ жизни, об особом российском пути, об уникальном смысле, которым наделено существование России и т.д. Но представители «русского» евразийства слишком «носятся» с "особостью" и "самобытностью" России, забывая при этом об её политическом и экономическом развитии. В то же время западное евразийство направлено против США и западной экспансии, но при этом оно пользуется многими принципами западной философию и западной геополитики.

Западные евразийцы же склонны недооценивать особый самоценный мир, сложившийся на территории России, особое образование со своей логикой развития, своими ценностями и т.д. В итоге получается, что «здравое» евразийство находится где-то посередине между этими двумя в чем-то полярными подходами.

5. Постэкономическое общество и новоевразийство

Постэкономическое общество понимается как нежесткость экономических отношений и признание, наряду с ними, не меньшей значимости для общества других видов детерминизма: географического, социокультурного, космопланетарного. Хотя оно возникает в эпоху постиндустриального общества, но кроме индустрии и экономики включает в себя и другие сферы: нравственные, культурологические, аграрные, национальные отношения и т.д. “В связи с тем, что индустриальное общество исторически раньше развивалось в Европе с жестким экономическим детерминизмом, а Азия была отсталой в экономическом отношении, то соотношение экономического и неэкономического (или внеэкономического) фактора составляет важную часть и суть евразийства. Евразийство возникло в связи с разграничением Востока и Запада, Азии и Европы по цивилизационным критериям развитости или отсталости” . Цивилизованный Запад и отсталый, аграрный Восток, где отсталой или отстающей стороне отводится догоняющая роль по отношению к Западу, – такова была позиция сторонников вестернизации всей мировой цивилизации как единственно возможной.

Евразийцы же отстаивали возможность и правомерность существования цивилизации не только по западным меркам, но и по восточным критериям и достижениям. Здесь цивилизационные критерии и достижения уступают место культурологическим. При этом принималось во внимание различие между цивилизацией как явлением больше материальным и культурой как процессом больше духовным. Если “раньше евразийцы выражали ущемленное и протестное чувство, то новоевразийство, как геополитика и идеология постиндустриального общества, выступает за равноправный диалог цивилизаций и культур Востока и Запада, за их сближение, сотрудничество и взаимообогащение с позиции своей конвергентной философии” .

В современных условиях прежняя проблематика евразийства в значительной мере снимается, ибо сегодня Восток и Запад, Азия и Европа переживают процессы тесного демографического и экономического сближения и переплетения, образуя тем самым глобальное новоевразийское сообщество, или цивилизацию. Собственно, эту тенденцию отмечали в свое время сами евразийцы, отстаивавшие интересы ущемленного Востока перед просвещенным и экспансивным Западом. Евразийцы выступали за просвещение, цивилизацию Востока, но при этом отстаивали неизбежность духовного просветления по-восточному и самого Запада.

6. Предопределен ли евразийский путь развития России?

Сторонники евразийства утверждают, что сегодня их идеология является спасительной. В окружении обломков прежних идеологий включая последнюю, радикально – либерально - демократическую, люди особенно остро нуждаются в том, чтобы представлять себе свое будущее, и вновь вспоминают евразийство. Однако некоторые силы слишком активно пользуются последним доводом, пытаясь объяснить всем, что радикально - либеральный демократизм, американизм, атлантизм, глобализм успешно давят Россию, и призывают всех встать под знамёна контрглобалистско - атлантического цивилизационного движения, который приняли бы народы (это касается любой страны, население которой не входит в "золотой миллиард"), без существования которого государство якобы нежизнеспособно.

Однако интересно и то, что грубое навязывание народам России западных ценностей также встречает значительное сопротивление и усиливает настроения отпадения от Центра и среди тех, кто их отвергает, и тех, кто склонен эту западную культуру осваивать. Принимая ценности западного мироощущения - разумный эгоизм и конкуренцию, и борьбу всех против всех - как основные мотивировки поведения, люди в меньшей степени воспринимают проблемы государства.

Результаты многих социологических исследований оказываются достаточно неожиданными. “За интеграцию с ЕС высказываются 24 % людей, тогда как тезис: "Россия - особая страна, и западный образ жизни ей чужд" в общем поддерживают более 70 % опрошенных. Еще более однозначно неприятие западных ценностей, западного образа жизни проявляется при ответах на вопросы, которые ставят мировоззренческие проблемы. Так, спокойную совесть и душевную гармонию посчитали приоритетными ценностями 75 % российских граждан - в 1994 году; 93,4 % - в 1995 году; 92 % - в 1997 году и 90 % - в 1999 году. Приоритет семейным и дружеским отношениям перед материальным успехом - фетишем массового сознания в развитых странах - отдали 70,8 % в 1994 году; 93,4 % - в 1997 году; 89,4 % - в 1999 году” . Следовательно, население России не во всем принимает либеральный проект "копировать и догонять" Запад, хотя перенос многих принципов и ценностей на российскую почву, на мой взгляд, мог бы оказать весьма положительное воздействие на развитие во всех направлениях.

Стоит отметить, что чрезмерное навязывание народам неприемлемых для большинства чужих основ мироощущения ведет к политической нестабильности в стране и к обострению, в частности, межнациональных проблем. Если власть не хочет конфликтов внутри страны, проект цивилизации, который она поддержит, должен определяться простым постулатом - не закладывать в основу идеологии то, что заведомо не отвечает культуре народов, живущих в государстве. Следует подчеркнуть: большинство народа в России не хочет максимально копировать западную цивилизацию.

Государственническая сущность евразийства, направленная “на достижение единства России как общей судьбы, общей истории и общего дома всех ее народов во многом отвечает требованиям времени. Элементы евразийской идеологии очевидны в подходах почти всех политических сил страны, кроме крайне либеральных”.

7. Основные принципы евразийской политики

Три модели (советская, западническая, евразийская)

В современной России существует три основные, конкурирующие между собой модели государственной стратегии как в области внешней политики, так и в области политики внутренней. Эти три модели составляют современную систему политических координат, на которые раскладывается любое политическое решение российского руководства, любой международный демарш, любая серьезная социальная, экономическая или правовая проблема.

Первая модель представляет собой инерциальные штампы советского (главным образом, позднесоветского) периода. Это весьма укоренившаяся в психологии некоторых российских руководителей система, часто подсознательная, подталкивающая их к принятию того или иного решения на основании прецедента. Советская референтная модель гораздо шире и глубже структур Коммунистической партии, которые сейчас находятся на периферии исполнительной власти, вдали от центра принятия решений. Сплошь и рядом ею руководствуются политики и чиновники, формально никак не отождествляющие себя с коммунизмом. Сказывается воспитание, жизненный опыт, образование. Для того, чтобы понимать сущность происходящих в российской политике процессов, необходимо учитывать этот "бессознательный советизм".

Вторая модель: либерально-западническая, проамериканская. Она начала складываться в начале "перестройки" и стала своего рода доминирующей идеологией первой половины 90-х годов. Ее, как правило, отождествляют, с так называемыми, либерал - реформаторами и близкими к ним политическими силами. Эта модель основана на выборе в качестве системы отсчета западного общественно-политического устройства, его копирование на российской почве, следование в международных вопросах национальным интересам Европы и США. Данная модель имеет то преимущество, что позволяет опираться на вполне реальное "заграничное настоящее", в отличие от виртуального "отечественного прошлого", к которому тяготеет первая модель. Здесь важно подчеркнуть, что речь идет не просто о "заграничном опыте", но именно об ориентации на Запад, как на образец преуспевающего капиталистического мира. Эти две модели (плюс их многочисленные вариации) представлены в российской политике очень полно. Начиная с конца 80-х годов основные мировоззренческие конфликты, дискуссии, политические баталии проходят между этими носителями именно этих двух мировоззрений.

Гораздо менее известна третья модель. Ее можно определить как "евразийскую". В ней речь идет о более сложной операции, чем простое копирование советского или американского опыта. Эта модель относится и к отечественному прошлому и зарубежному настоящему дифференцировано: усваивает кое-что из политической истории, кое-что - из реальности современных обществ. Евразийская модель исходит из того, что Россия (как Государство, как народ, как культура) является самостоятельной цивилизационной ценностью, что она должна сохранить свою уникальность, независимость и мощь во чтобы то ни стало, поставив на служение этой цели все учения, системы, механизмы и политические технологии, которые могут этому содействовать. Евразийство, таким образом, - это своеобразный "патриотический прагматизм", свободным от любой догматики - как советской, так и либеральной. Но вместе с тем, широта и гибкость евразийского подхода не исключают концептуальной стройности этой теории, имеющей все признаки органичного, последовательного, внутренне непротиворечивого мировоззрения.

По мере того, как две первые ортодоксальные модели доказывают свою непригодность, евразийство становится все более и более популярным. Советская модель оперирует с устаревшими полит-экономическими и социальными реалиями, эксплуатирует ностальгию и инерцию, отказывается от трезвого анализа новой международной ситуации и реального развития мировых экономических тенденций. Проамериканская либеральная модель, в свою очередь, не может быть полностью реализована в России по определению, как органическая часть другой, чуждой России цивилизации.

Евразийство и внешняя политика России

Сформулируем основные политические принципы современного российского евразийства. Начнем с внешней политики. Внешняя политика России не должна напрямую воссоздавать дипломатический профиль советского периода (жесткое противостояние с Западом, восстановление стратегического партнерства со "странами-изгоями" - Северной Корей, Ираком, Кубой и др.), вместе с тем она не должна слепо следовать американским рекомендациям. Евразийство предлагает собственную внешнеполитическую доктрину. Суть ее сводится к следующему. Современная Россия сможет сохраниться как самостоятельная и независимая политическая реальность, как полноценный субъект международной политики только в условиях многополярного мира. Признание однополярного американоцентричного мира для России невозможно, так как в таком мире она может быть лишь одним из объектов глобализации, а значит неизбежно утратит самостоятельность и самобытность. Противодействие однополярной глобализации, отстаивание многополярной модели является главным императивом современной Российской внешней политики.

Третью категорию представляет собой страны «третьего мира», не обладающие достаточным геополитическим потенциалом для того, чтобы претендовать даже на ограниченную субъектность. В отношении этих стран Россия должна проводить дифференцированную политику, способствуя их геополитической интеграции в зоны "общего процветания", под контролем мощных стратегических партнеров России по евразийскому блоку. Это означает, что в Тихоокеанской зоне России выгодно преимущественное усиление японского присутствия. В Азии следует поощрять геополитические амбиции Индии и Ирана. Следует также способствовать расширению влияния Евросоюза на арабский мир и Африку в целом. Те же государства, которые входят в орбиту традиционно русского влияния, естественно должны в ней оставаться либо быть туда возвращены. На это направлена политика интеграции стран СНГ в Евразийский Союз.

Евразийство и внутренняя политика

Во внутренней политике у евразийства есть несколько важнейших направлений. Интеграция стран СНГ в единый Евразийский Союз является важнейшим стратегическим императивом евразийства. Минимальным стратегическим объемом, необходимым для того начать серьезную международную деятельность по созданию многополярного мира, является не Российская Федерация, но именно СНГ, взятое как единая стратегическая реальность, скрепленная единой волей и общей цивилизационной целью. Политическое устройство Евразийского Союза логичнее всего основывать на "демократии соучастия", с упором не на количественный, но на качественный аспект представительства. Представительная власть должна отражать качественную структуру евразийского общества, а не среднестатистические количественные показатели, базирующиеся на эффективности предвыборных шоу. Особое внимание следует уделить представительству этносов и религиозных конфессий. В лице Верховного Правителя Евразийского Союза должна концентрироваться общая воля к достижению мощи и процветания Государства. Принцип общественного императива должен сочетаться с принципом личной свободы в пропорции, существенно отличающейся как от либерально-демократических рецептов, так и от обезличивающего коллективизма марксистов. Евразийство предполагает здесь соблюдение определенного баланса, при существенной роли общественного фактора. Вообще, активное развитие общественного начала - константа евразийской истории. Она проявляется в нашей психологии, этике, религии. Но в отличие от марксистских моделей общественное начало должно быть утверждено как нечто качественное, дифференцированное, связанное с конкретикой национальных, психологических, культурных и религиозных установок. Общественное начало должно не подавлять, а усиливать личностное начало, давать ему качественную подоплеку. Именно качественное понимание общественного позволяет точно определить золотую середину между гипериндивидуализмом буржуазного Запада и гиперколлективизмом социалистического Востока.

В административном устройстве евразийство настаивает на модели "евразийского федерализма". Это предполагает выбор в качестве основной категории при построении Федерации не территории, но этноса. Оторвав принцип этно - культурной автономии от территориального принципа, евразийский федерализм навсегда ликвидирует саму предпосылку сепаратизма. При этом в качестве компенсации народы Евразийского Союза получают возможность максимально развивать этническую, религиозную и даже в определенных вопросах юридическую самостоятельность. Безусловное стратегическое единство в евразийском федерализме сопровождается этническим плюрализмом, акцентом на юридическом факторе "права народов". Стратегический контроль над пространством Евразийского Союза обеспечивается единством управления, федеральными стратегическими округами, в состав которых могут входить различные образования - от этно - культурных до территориальных. Дифференциация территорий сразу на нескольких уровнях придаст системе административного управления гибкость, адаптативность и плюрализм в сочетании с жестким централизмом в стратегической сфере.

Евразийское общество должно основываться на принципе возрожденной морали, имеющей как общие черты, так и конкретные формы, связанные со спецификой этно - конфессионального контекста. Принципы естественности, чистоты, сдержанности, упорядоченности, ответственности, здорового быта, прямоты и правдивости - являются общими для всех традиционных конфессий Евразии. Этим безусловным моральным ценностям следует придать статус государственной нормы. Вооруженные силы Евразии, силовые министерства и ведомства должны рассматриваться как стратегический остов цивилизации. Социальная роль военных должна возрасти, им необходимо вернуть престиж и общественное уважение. В демографическом плане необходима "пролиферации евразийского населения", моральное, материальное и психологическое поощрение многодетности, превращения многодетности в евразийскую социальную норму.

В области образования необходимо усилить моральное и научное воспитание молодежи в духе верности историческим корням, лояльности евразийской идеи, ответственности, мужественности, творческой активности. Деятельность информационного сектора евразийского общества должна базироваться на безусловном соблюдении цивилизационных приоритетов в освещении внутренних и внешних событий. Принцип образования, интеллектуального и морального воспитания должен быть поставлен над принципом развлекательности или коммерческой выгоды. Принцип свободы слова должен быть сочетаем с императивом ответственности за свободно сказанные слова. Евразийство предполагает создание общества мобилизационного типа, где принципы созидания и социального оптимизма должны быть нормой человеческого бытия. Мировоззрение должно раскрывать потенциальные возможности человека, давать возможность каждому, преодолевая (внутреннюю и внешнюю) косность и ограниченность, выразить свою уникальную личность в общественном служении. В основе евразийского подхода к социальной проблеме лежит принцип баланса между государственным и частным. Баланс этот определяется следующей логикой: все масштабное, имеющее отношение к стратегической сфере (ВПК, образование, безопасность, мир, моральное и физическое здоровье нации, демография, экономический рост и т.д.) контролируется Государством. Мелкое и среднее производство, сфера услуг, личная жизнь, индустрия развлечений, сфера досуга и т.д. государством не контролируются, наоборот, приветствуется личная и частная инициатива (кроме тех случаев, когда она вступает в противоречие со стратегическими императивами евразийства в глобальной сфере).

Евразийство и экономика

Евразийство в отличие от либерализма и марксизма считает экономическую сферу не самостоятельной и не определяющей для общественно-политических и государственных процессов. По убеждению евразийцев, хозяйственная деятельность является лишь функцией от иных культурных, социальных, политических, психологических и исторических реальностей. Можно выразить евразийское отношение к экономике, перефразируя евангельскую истины: "не человек для экономики, но экономика для человека". Такое отношение к экономике можно назвать качественным: упор делается не на формальные цифровые показатели экономического роста, учитывается значительно более широкий спектр показателей, в котором чисто экономический фактор рассматривается в комплексе с другими, преимущественно имеющими социальный характер. Некоторые экономисты уже пытались ввести качественный параметр в экономику, разделяя критерии экономического роста и экономического развития. Евразийство ставит вопрос еще шире: важно не только экономическое развитие, но экономическое развитие в сочетании с развитием социальным. В виде элементарной схемы евразийский подход к экономике можно выразить так: государственное регулирование стратегических отраслей (ВПК, естественные монополии и пр.) и максимальная экономическая свобода для среднего и мелкого бизнеса. Важнейшим элементом евразийского подхода к экономике является идея решения значительного числа российских народно-хозяйственных проблем в рамках внешнеполитического евразийского проекта. Имеется в виду следующее: некоторые геополитические субъекты, жизненно заинтересованные в многополярности мира - в первую очередь, Евросоюз и Япония - обладают огромным финансово-технологическим потенциалом, привлечение которого может резко изменить российский экономический климат. Для нас жизненно необходимо инвестиционное и иное взаимодействие с развитыми хозяйственными регионами. Это взаимодействие изначально должно строиться на логике более объемной, нежели узко экономические отношения - инвестиции, кредиты, импорт-экспорт, поставки энергоносителей и т.д. Все это должно вписываться в более широкий контекст общих стратегических программ - таких как совместное освоение месторождений или создание единых евразийских транспортных и информационных систем. В некотором смысле Россия должна возложить бремя возрождения своего экономического потенциала на партнеров по "клубу сторонников многополярности", активно используя для этого возможность предложить крайне выгодные совместные транспортные проекты ("транс-евразийская магистраль") или жизненно важные для Европы и Японии энергоресурсы.

Важной задачей является и возврат в Россию капитала. Для этого евразийство создает очень серьезные предпосылки. Растерянная, целиком обращенная к Западу, брезгливо относящейся к самой себе, погруженная в приватизацию и коррупцию Россия периода либеральных реформ (начало 90-х) и Россия начала XXI века - зеркально противоположные политические реальности. Евразийская логика, подразумевает создание максимально комфортных условий для возврата этих капиталов в Россию, что само по себе обеспечит серьезный импульс для развития экономики. Вопреки некоторым чисто либеральным абстрактным догмам - капиталы скорее вернуться в государство с сильной, ответственной властью и четким стратегическим ориентиром, нежели в нерегулируемую, хаотичную и нестабильную страну.

III Заключение

Евразийство является наиболее разработанной идеологией различных консервативных течений, возникших в России в 90-е годы. “Уже в самые первые годы после развала Советского Союза оно привлекло внимание некоторых интеллектуалов и политиков - как способ осмыслить катастрофу и по-новому обосновать пространственную преемственность государства (что было непростой задачей). Однако оно не сумело или не смогло заявить о себе как организованное политическое движение, со своим собственным проектом: социальным, экономическим, политическим” . И хотя евразийская идеология занимает важное место на политической и интеллектуальной арене современной России, она все еще является в большей мере мировоззрением нескольких сильных личностей на российской общественной арене, чем идеологией какой-либо политической партии.

Однако, явным плюсом нового евразийства является фактическая констатация мультикультурности современной Российской Федерации, а также сочетание открытости и ориентации на диалог и верности историческим корням и последовательному отстаиванию национальных интересов. Евразийство предлагает непротиворечивый баланс между русской национальной идей и правами многочисленных народов, населяющих Россию, шире - Евразию. Определенные аспекты евразийства уже используются новой российской властью (интеграционные процессы в СНГ, создание Евразийского Экономического Содружества, первые шаги новой внешней политики РФ в отношении Европы, Японии, Ирана, стран Ближнего Востока, создание системы Федеральных округов, укрепление вертикали власти, ослабление олигархических кланов, курс на патриотизм, государственность, повышение ответственности в работе СМИ - все это важные и существенные элементы евразийства). Эти элементы перемежаются тенденциями двух других моделей - либерал-западнической и советской. Повышение роли евразийства в российской политике - безусловно, процесс эволюционный и постепенный.

Евразийство, несомненно, заслуживает того, чтобы его знали лучше. “Какой бы ни была его реальная популярность среди широких слоев населения, оно составляет одну из основных постсоветских идеологий, по-настоящему разработано, теоретически обосновано и нацелено на реидентификацию России” . Оно возвращает к наследию - к исканиям начала века, к писаниям эмигрантов. Однако характерная для евразийства трансформация в наши дня зачастую «уводит» его далеко от истоков.

Список литературы

Видеман В.В. Материалы Международной конференции «Евразийство - будущее России: диалог культур и цивилизаций», 2001

Н.Е. Бекмаханова,Н.Б.Нарбаев Материалы ХV Междисциплинарной дискуссии: Будущее России, СНГ и евразийской циливизации

Г.А.Югай Материалы ХV Междисциплинарной дискуссии: Будущее России, СНГ и евразийской циливизации

Ихлов Е.В. Две стороны нового евразийства Независимая газета №167 2001г

http://www.president-press.ru; http://eurasia.com.ru/leaders/dugin.html

Дугин А. «Принципы евразийской политики»

В. Чкуасели Неизбежность Евразийства. Большинство народа в России не хочет копировать западную цивилизацию, ”Независимая газета" 15.03.00

В. Феллер «Евразийская трансформация России»

Лавров С.Б. «Уроки Льва Гумилева» (Евразийский вестник № 6, 1999 г.)

М. Ларюэль «Переосмысление империи в постсоветском пространстве: новая евразийская идеология» (Вестник Евразии №1, 2000 г.)

там же

Дугин А. «Принципы евразийской политики»

Ларюэль « Переосмысление империи в постсоветском пространстве: новая евразийская идеология» (Вестник Евразии №1, 2000 г.)